Скелеты

«Доктор Лившиц, изучавший проблематику так называемого раздвоения личности, указывает в своей диссертации: „Никакого Карачуна не существует. Ты должен отпустить девочку“».

К следующей странице была пришпилена ржавой скрепкой записка.

«Психический статус: ориентирован в месте и времени, спокоен, вял, однообразен, много лежит, мало общаясь с другими детьми. Спонтанно в беседу не вступает, окружающим не интересуется. Настроение безразличное, но иногда бывает раздражителен, нарастает подозрительность. Бывают вспышки возбуждения, во время которых склонен к агрессии, но вообще эмоционально беден. Мимика однообразная».

— Доктор Лившиц, — прошептал Узник.

«М-м-мама с-с-сказала, он ш-ша-а-р-ар-ла-а»…

Палец уперся в пляшущие буквы, прищемил их.

«Моего отца убила…»

— Нет! — заорал Узник, отшвыривая книгу. Она упала на цемент, выплюнув несколько страниц.

— Ты че? — в подвал ворвался Боцман. — Ты че на полу делаешь?

— Живот… болит…

Руки Узника судорожно ползали по цементу.

Боцман нагнулся и подобрал книжку.

— Че это? Стишки? Ты стишки читаешь, придурок? — Он хохотнул. — Те сколько годиков, лунтик? — Боцман гнул книгу, будто ломал птице крылья. — Белая лилия черной зимы… снега мы просим…

— О-о-отдай.

— Попробуй отнять, — ухмыльнулся Боцман.

На страницу опустилась тень. Боцман оглянулся через плечо. Узник стоял позади него. Нож отражал оранжевый свет лампы.

— Т-т-ты у-у-у…

Лезвие взлетело к потолку.

— Удобрение!

Темно-алые капли оросили шляпки вешенок.

А потом Карачун выскоблил Боцману глаза и засыпал в глазницы мицелий.

49

В торговой зоне было шумно, покупатели перекрикивали льющиеся из динамиков новогодние хиты. Камеры хранения были заняты. Казалось, весь город стекся сюда. Разительный контраст по сравнению с безлюдными улицами.

Андрей катил тележку вдоль стеллажей.

Встреча со стариком Матаем отзывалась в душе досадой. Напортачили они. Выдали себя. Впрочем, как заметил Хитров, то, что стояло за варшавцевской мистикой, давно знало о них.

В нем развивалась паранойя. Щелчки кассового аппарата заставляли подпрыгивать, выискивая среди толпы тощее костяное существо. Так, наверное, Хитров вздрагивал от любого шипящего звука.

За ними охотились. Их соскучившиеся шевы и, судя по всему, неравнодушные, одержимые шевами люди.

Он скользил взглядом по столпотворению у алкогольного отдела. Кто из этих граждан посещал дьявольского старца? К кому на днях вернулись в разных диковинных обличьях болезни?

Перед внутренним взором маячил Матай. Хитров сравнил его со стервятником, а Ника — с пауком. Ему же знахарь напомнил богомола. От мысли, что много лет назад скрюченные узловатые пальцы касались его обнаженного торса, что богомол наследил в его квартире, желудок наполнялся ледышками.

Ника, извинившись, отправилась к бабушке.

— Я могу не волноваться? Ты не наделаешь глупостей?

— Вроде тех, что наделали вы с Толей? — парировала она. И, помилосердствовав, наградила поцелуем. — Я буду осторожной. Приду к тебе в пять. Купи елочные игрушки.

На одеяле из ваты сверкали золотые яблоки, снежинки, увесистые шары. Мерцали гирлянды, Санта-Клаусы тащили свои мешки. Грудное «о-хо-хо» оглашало супермаркет.

Он выбрал шары понаряднее, гирлянду и дождик, шерстяной носок, из которого вылезала пластмассовая кошка, Деда Мороза со Снегурочкой, пряничный домик и еще гору украшений.

Двинул к вещевому отделу. За высокими прилавками сновали помпоны шапок. Мнилось, что тот покупатель не столько изучает ассортимент носков, сколько ковыряет ногтями ценники, периодически косясь в сторону Андрея.

Улюлюкая, пронеслась малышня, зацепила тележку. Помчалась по проходу, сшибая распашонки с вешалок.

Ряды напирали. К паранойе добавилась клаустрофобия, накатывала душной волной, и кожа зудела. Неумолимо приближалось завтра. Последний день високосного года.

Пятый ключ — они так старательно огибали эту тему, едва упомянув, шарахались от нее.

В данную секунду где-то может страдать девочка, похищенная кровавым убийцей. Пленница, отсчитывающая часы до финала.

Идея сбежать уже не касалась чересчур подлой. По крайней мере тому поганому голосочку, что нашептывал на ухо.

«Кто они тебе? Парень, без которого ты прекрасно обходился одиннадцать лет. Сестра Саши Ковача, бесспорно, милая девица, но променяешь ли ты свою жизнь на ее объемистые сиськи?»

«Заткнись», — рявкнул он мысленно.

«Полагаешь, из этой наркоманки и стриптизерши получится нормальная жена?» — дразнился голосочек. Маленький чертик на плече, однажды шепнувший ему: «Один раз ни на что не повлияет, Маша не узнает, действуй».