Схолариум

У Маринуса появились смутные подозрения. Неужели Лаурьен его выдал? Ломбарди живет в том же схолариуме, значит, все сходится.

Из бурсы они отправились в сторону гавани. Зашли в собор, потом направились к часовне Святой Агнессы. Самое подходящее место для тайн. До них долетали тихие голоса других посетителей, торговцев и священников. Конструкция этой церкви такова, что каждый шаг, каждый звук поднимается вверх и превращается в вечное эхо, а потом вываливается как из рога изобилия, и все-таки здесь безбоязненно можно было обсудить любую тайну — как будто ты на коленях у Авраама…

— Мне и в голову не приходило кого-то выдавать, я совсем не собирался никому ни в чем признаваться, — заверил Маринус Ломбарди, глядя на святую Агнессу. — Отец забьет меня до смерти, если узнает, чем я занимался. Но этому Лаурьену следует заткнуть рот, если он уже успел поделиться своими сведениями с половиной города.

Затем Маринус рассыпался перед магистром в благодарностях за то, что он пытается предотвратить неприятности, и еще раз попросил позаботиться о том, чтобы Лаурьен, который, кстати, поклялся на Библии (еще один взгляд на святую Агнессу), наконец угомонился.

И только потом он, понизив голос пустился в признания:

— В тот вечер они нас заметили. Домициана сбили с ног, а я смог убежать. Больше ничего не знаю. Но я их видел, видел лицо убийцы. Нам все время казалось, что кто-то движется за нами в сторону руин. Мы постоянно оборачивались и наконец заметили вдалеке всадника. Но не доезжая до развалин, он исчез, и мы подумали, что это случайность, просто ему надо было в деревню. А может, он тоже был из секты. Из-за него мне стало как-то не по себе…

Ломбарди кивнул, молча пропустил студента вперед и задумчиво вышел следом.

Раньше у Лаурьена было другое представление о музыке. О звуках, о мягкой и светлой, глубокой или смешанной гармонии. Конечно, разговоров о гармонии было много, но с тех пор, как начались занятия музыкой, он ни разу не слышал ни одного музыкального звука. Вместо этого наизусть зубрил интервалы и Пифагорову музыкальную теорию. В этом не было ничего живого, иногда Лаурьену хотелось прямо посреди лекции сбежать в церковь, к настоящему пению. Когда он услышал хорал, ему полегчало. Словно отпали все муки и сомнения, и как будто кто-то посоветовал ему относиться ко всему проще. Зло может притаиться где угодно, но такова жизнь, и каждый строит ее на свой лад. Лаурьен знал, что у него это получается плохо. В грозу он ждал, что в его комнату вот-вот ударит молния, за любым брошенным в его сторону недовольным взглядом видел сверкание спрятанного под рубахой ножа, да и вообще всегда предполагал самое плохое. Именно по этой причине он всегда восхищался Домицианом, который вел себя противоположным образом: в любой ситуации старался найти хорошее, а позлиться еще будут поводы. Лаурьену было полезно иметь рядом человека, который относился к жизни так легко. Но теперь у него появился друг, фатально на него похожий. Наблюдая за ним, Лаурьен отчетливо понял, каков он сам. Меланхоличен и пессимистичен, как безрадостный осенний день, тяжелый от туч. Иосиф редко смеялся, а если и смеялся, то казалось, что при этом он нарушает данный кому-то обет. Он не слишком разговорчив, хотя и хорошо образован. На многие вопросы, которые задавал ему Лаурьен, он всегда имел наготове ответ, как будто дома у него столько же книг, сколько у других людей яблок. Стоит только протянуть руку — и вот они, книги. Еще ни разу он не пригласил Лаурьена к себе, казалось, такая мысль даже не приходит ему в голову. Может быть, он стыдится своего жилища? Вообще-то в этом есть резон. На Шпильмансгассе живут только те, кто не может позволить себе что-нибудь получше, в основном слуги, нищие и погонщики скота из Польши. Если он никогда не приглашает своего нового друга к себе, значит, есть какие-то причины, думал Лаурьен. А ведь Иосиф живет совсем недалеко от схолариума.

Штайнер еще раз встретился с судебным медикусом: он хотел узнать, какие именно повреждения были нанесены убитому студенту.

Проводивший вскрытие медикус считал, что его задушили поясом от сутаны, но были еще некоторые детали, о которых он уже сообщил судье.

— У покойника на голове свежая ушибленная рана, видимо сначала его ударили. А еще я обнаружил гематому…

— …которая, тем не менее, не явилась причиной смерти, — прервал его Штайнер, и медикус кивнул.

— Точно. Сначала студента ударом сбили с ног, а потом уже задушили. Возможно, чтобы он перестал сопротивляться.