Схождение во ад

Миша пыхтел в раздумье, обещая предложение рассмотреть. Связываться с уголовниками не хотелось, но инерция авантюрной натуры влекла на очередное рискованное мероприятие… Да и степень риска представлялась не такой уж значительной. Прямого участия в криминале с его стороны не требовалось; опасность могла возникнуть только со стороны лихих компаньонов, в будущем способных под любым предлогом «наехать» на него по надуманному поводу с целью отнять долю, но Мишу подобная перспектива ничуть не страшила. Достаточно звонка в полицию, заявления о вымогательстве и — прощайте, господа гангстеры навсегда! В лучшем случае вас ждет вагонскотовоз и депортация, в худшем — тюрьма Моабит, откуда, после отбытия срока, последует опять-таки пинок коленом под зад — прямо в лапы правоохранительных органов Украины, где половина компании числится в розыске за грехи прошлого.

— Возможности — пробью! — заверил Михаил уголовников. Но ни к одной тачке не притронусь и пальцем!

— Конеш-шно… — прошипел согласно главарь. Желтая слюна пузырилась в грязных углах его тонкогубого ротика.

Мразь, наконец, очистила помещение, повалил покупатель, к вечеру в кассе образовалась сумма порядка двух тысяч марок, из которых пятьсот пришлось выплатить очередному криминальному нелегалу за два краденых им велосипеда.

Похититель велосипедов — коротышка с круглым лицом, на котором сияла неизменная улыбка, скоро, как полагал Михаил, очутится на нарах, ибо удача сопуствовала ему уже чрезмерно долгую пору; велосипеды же, оборудованные едва ли не компьютерами, представляли собой ходкий товар, и Миша хотя преждевременно, но справедливо огорчался ожидаемым потерям в доходах по данной категории ассортимента.

Уже поздним вечером закрывая магазин, Михаил подумал, что сегодня ему еще придется заглянуть на «Шарлоттку» — в публичный дом, хозяину которого он сбывал партии фальшивых «Ролексов» с истинно золотыми браслетами и корпусами, однако с механизмами свойства сомнительного.

Судя по регулярности заказов, часы пользовались несомненным спросом среди клиентов обители разврата, где Михаила приветствовали, едва ли ни как компаньона хозяина, буквально все, начиная от мадам-менеджера до бармена, бесплатно потчующего делового посетителя любыми напитками.

Девочки, которых мысленно Миша именовал «организмами», тоже питали к нему известную симпатию, но, опасаясь «чумы двадцатого века», он не рисковал воспользоваться их услугами, предпочитая контингент офицерских жен, томившихся одиночеством в частых отсутствиях своих благоверных, то дежуривших по казармам, то отбывающих на бесконечные полигонные учения.

Усаживаясь в машину, Миша задал себе самый главный вопрос: чем заниматься, когда армия покинет Германию окончательно? В запасе еще имелся примерно год, но задуматься над своей дальнейшей судьбой стоило уже сегодня.

Одно он знал твердо: деньги медленно обретаются, быстро транжирятся, а когда кошелек твой пуст, ты никому не нужен.

С другой стороны, влачить существование на Западе лучше, чем сидеть в российском исправительном лагере, где, судя по слухам, обитает его сестрица Марина. Через своих знакомых, часто бывающих в Москве, он передал ей весточку, где выразил готовность приютить ближайшую родственницу по освобождении из колонии, и даже выдать ее замуж за добропорядочного бюргера, которого она со своим опытом влияния на мужчин, окрутит в момент.

А вообще-то, какими-либо основательными прогнозами будущего Миша себя не занимал, полагаясь на непредсказуемое течение жизни и благосклонность к нему фортуны, которая, как он цинично сформулировал, если и поворачивалась к нему задницей, то только для того, чтобы он по ней похлопал…

РОЛАНД ГЮНТЕР

Как и обычно по утрам, он пил кислый теплый отвар шиповника, поглядывая из кухонного окна на солнечную даль океана.

День выдался безветреным, легкий ноябрьский морозец обмел искрами инея пожухлую листву, еще оставшуюся на деревьях, а небо же голубело по-летнему теплой приглушенной пастелью.

Он всегда поражался небу Америки — какому-то необычно высокому и просторному, столь отличному от европейского, а, особенно, от берлинского, как бы стлавшегося низкой серенькой пеленой. Таким, по крайней мере, оно осталось в его памяти.

Звякнул звонок у входной двери. Он отставил в сторону кружку, тяжело поднялся и, присмотревшись в зарешетченный иллюминатор двери, увидел паренька лет двадцати в униформе почтальона.

— Мистер Валленберг? Вам — пакет…

Отворив дверь, он принял увесистый сверток, различив, приглядевшись, обратный адрес — посылка пришла от сына.

— Распишитесь в получении… — Парень подал ему планшет из фанеры с привязанной к нему авторучкой.

Роланд отыскал свою фамилию в ведомости, но расписаться не сумел — видимо, в стержне авторучки закончилась паста.

Пришлось пройти в дом.