Схождение во ад

Что это — недоверие? Или же у начальства появились планы перевода его в иной департамент?

Все началось примерно с месяц назад; кстати, после того, как и сам он прошел проверку на полиграфе, хотя представилась она ему закономерной, планово-необходимой; аспекты его возможной изменнической деятельности затрагивались в стандартных, никакой особенной спецификой не отличавшихся вопросах; реакции он проявил, как ему казалось, отменные; однако чутье — категория, в общем-то, мистическая, но в его профессии весьма объективная, подсказывало: вокруг него начинается какая-то возня, причем, хвост этой возни мелькал, что называется, в разных углах.

Детали некоего неблагополучия окружавшей его обстановки проявлялись неотчетливо, однако он, как и тот же детектор лжи, остро чувствовал еле заметные отклонения от привычной нормы даже в мелочах: в мимике и интонациях некоторых собеседников, определенных реакциях на его предложения по тому или иному вопросу…

Но даже если он в чем-то и подозревается, претензий ни к кому не предъявишь, ибо недоверие ко всему и ко всем основа основ любой секретной службы, находящейся в постоянной конфронтации не только с очевидными своими противниками, но зачастую и с коллегами из дружеских, казалось бы, соседних ведомств…

Кстати!

Он убрал руку с руля, набрав кнопками телефона номер коммутатора нью-йоркского отделения ФБР, где в службе контрразведовательных операций работал его ближайший дружок Алан, бывший соратник по прежней работе с советской эмиграцией, кто так и остался в известном Ричарду кабинете, чьи окна выходили на шумный Бродвей…

И пока телефонистка, выслушав сообщенный ей четырехзначный код, соединяла его с затребованным абонентом, Ричард словно воочию увидел знакомый небоскреб на Федералплазе, ветерана ФБР старика Джорджа, сидевшего в стеклянной кабине бюро пропусков на первом этаже; аквариум небольшого холла-простенка между входами в лифты и, наконец, знакомый этаж, где на темно-синем фоне золотом сияли буквы: «Intelligence Department».

Коммутатором пришлось воспользоваться по причине регулярных изменений «прямых» телефонов Алана, вызванных «отработкой» определенного оперативного ресурса. Что же касается телефонистки, то для нее Алан именовался Джоном.

— Умер отец, — сообщил Ричард, после обмена стандартными приветствиями и, выслушав участливые соболезнования, продолжил:

— Через час я буду в Лонг-Айленде. Что у тебя относительно сегодняшней программы на вечер?

— Полностью к твоим услугам.

— Спасибо… Джон.

Остаток дня заняли переговоры с похоронным бюро, с паталогоанатомом, констатировавшим смерть от обширного инфаркта, с менеджером банка, где находились сбережения отца, и в пустой теперь дом на Лонг-Айленде Ричард попал только к вечеру, где его тотчас атаковали звонки от приятелей отца, от владельца дома, готового вернуть половину депозита за аренду в случае, если Ричард вывезет все ему необходимые вещи в течение трех дней и — предлагавшему по сходной цене приобрести остающуюся посуду и мебель.

После зашел сосед — молодой парень, желавший приобрести ныне беспризорную яхту и место на причале.

Вскоре Ричард не без озлобления понял, что погружается в какую-то коммерческую пучину, где сам факт смерти единственного ему родного человека выступает, как нечто условное и абсолютно уже непринципиальное, отраженное лишь в деликатности тона, с каким вносились те или иные деловые предложения. И за всем этим, как он вдруг остро почувствовал, скрывалась именно та суть американского образа жизни, что была столь неприемлема для отца, причем, неприемлема органически, в отличие от него — воспринимавшего подобный подход к бытию, если и с неприязнью, то умозрительной, ведь он вырос именно здесь, впитав в себя с американским воздухом все положения и нормы, основанные на принципе «не успел — опоздал».

Бродя по дому с трубкой радиотелефона в руке, Ричард раздумывал, что из наследства отца ему взять с собой Вашингтон? Разве — семейные фотографии и документы?.. Ну, еще памятные ему с детства вещицы и столовое серебро. Да!коллекцию спиннингов — ее отец собирал всю жизнь. Вот, пожалуй, и все.

Среди бумаг он обнаружил и метрику отца, и документ на право собственности, касающийся особняка в Карлсхорсте, что представился ему весьма перспективным…

Вскоре он собрал средних размеров спортивную сумку, уместившуюся в багажнике «Форда».

И, когда уже поворачивал ключ, запирая замок, увидел Алана, въехавшего прямо на парковочный драйв-вей и остановившего свой новенький, сверкающий перламутром дорогой краски «Бьюик» — нос к носу с запыленным автомобилем Ричарда.

Друзья обнялись, Ричард выслушал повторные соболезнования, пригласил Алана пройти в дом, но тот отказался, предложив отметить встречу в каком-нибудь кабачке.