Таким образом, положение свое он расценивал, как весьма двусмысленное. Суммы цэрэушных гонораров заметно уменьшались по вполне объективным причинам резкого увеличения количества информаторов и свободного доступа к закрытым прежде источникам. Американская резидентура действовала уже практически открыто, и контрразведчики, стиснув зубы, порою только со вздохом изумлялись ее наглости, но — и не более, ибо опасались политических осложнений, тесно связанных со служебными нагоняями.
Нет, стоимость его, как агента в спецслужбах противника, была по-прежнему немалой, но все-таки он решил выйти из затянувшейся смертельно-опасной игры, сорвав напоследок изрядный куш.
Ричард Валленберг стоил дорого. Вернее, не столько Ричард, сколько информация о нем. И хотя от суммы назначенного вознаграждения в ЦРУ долго, вероятно, не могли прийти в себя, требуемые деньги в банк нейтральной страны перевели, а он же предоставил заинтересованной стороне не только имя их «крота», но и неопровержимые доказательства преступной деятельности такового…
Никаких угрызений совести при этом Алексей Трепетов не испытывал, полагая, что предательская продажа источника в целях личного обогащения мало чем отличается по нравственной абсолютной величине от согласованного в инстанциях пожертвования агентурой, преследующего оперативные цели.
Однако теперь у него оставалось не так уж и много времени, ибо, хотя американцы и попытаются, вероятно, обставить арест своего сотрудника таким образом, чтобы и тени подозрения не пало на него, бесценного осведомителя Трепетова, он-то прекрасно сознавал, что находится на грани провала.
В любом случае специалисты из контрразведки начнуть отработку версии утечки сведений, а если произойдет хотя бы микроскопический сбой за океаном, круг тут же сузится, и в нем, круге, останется лишь один полковник внешней разведки Трепетов, куда лучше, чем все вместе взятые цэрэушные аналитики знающий, а, вернее, кожей чувствующий обстоятельства, складывающиеся вокруг его личной персоны и ничего радостного ему не сулящие.
Чем глубже будут копать почву вокруг него, тем более податливой начнет она становится, а в итоге — разверзнется глубокой могилой.
…Жена пришла с работы в необычном для нее прекраснодушном настроении, расцеловав его, и тут же принявшись за стряпню.
На миг у Алексея защемило сердце.
«Гореть мне в аду синим пламенем», — подумалось горько и отчужденно.
И тут же пришла спасительная мыслишка: нет, он, конечно же, не бросит ее… Устроится на Западе, а через некоторое время, и она приедет к нему…
— Ч-черт! Ну, скотина! — донесся с кухни знакомый грозный рык и зашлепали по коридору, приближаясь, женины шаги. — Какого хрена ты влез в банку с медом!
— Попробовал… а… что?
— Я тебе эту банку покупала? А?! Я матери ее покупала!
— Что изменилось от какой-то там… ложки…
— Вот эту ложку засунь себе…
Трепетов внезапно для себя рассмеялся.
— И он еще ржет, сволочь!
— Дорогая, — сказал он. — Я искренне… прошу у тебя прощения. И не только за мед.
— Прощение можешь засунуть туда же.
Чтобы не подлить масла в огонь каким-либо неосторожным словом, Трепетов отправился прогуляться на улицу, заодно решив купить сигарет в одном из коммерческих ларьков, обступивших станцию метро.
В такой час, еще несколько лет назад, здесь, на асфальтовой пустоши, можно было лишь встретить редких прохожих; ныне же кипела активная ночная жизнь, связанная с торговлей, ночным извозом, прочими услугами и предложениями.
Всюду проглядывал народившийся российский капитализм, убогенький, скособоченный, чья явная недоделанность виделась Трепетову постепенно переходящей в долгострой, отвечающий лучшим традициям поры развитого бетонного социализма.
И неужели он будет скучать по этой заплеванной жизни в столице некоей
Хотя, говорят, русскому человеку труднее всего уезжать оттуда, где жить невозможно…
Ему, Трепетову, придется проверить правильность такого парадоксального утверждения.
…Россия получила в 1992-93 гг. коэффициент жизнестойкости в 1,4 балла. Согласно критериям и разъяснениям ЮНЕСКО-ВОЗ, бал ниже 1,4 указывает на то, что любая помощь таким странам бессмысленна. Нация с таким коэффициентом жизнестойкости уже не имеет внутренних источников поступательного развития и иммунитета. Ее удел медленная деградация.
РИЧАРД ВАЛЛЕНБЕРГ
В Москву самолет из Парижа прилетел ночью, на ее переломе к тускленькому декабрьскому рассвету, но, несмотря на ранний час, Ричарда встречали бодрые, без тени сна в глазах, молодые люди, посодействовавшие ему без хлопот миновать таможенный и пограничный контроль.