Схватка

— Все… Ты вот что, передавай привет Стефе. Маме привет.

— Ладно. Она рада будет, верно?

— Раз дружили — конечно… — Слова не давались ему, он пробормотал первое попавшееся: — Мы были первые ее слушатели. Я-то помню, как она пела.

— Правда? — Андрейка рассмеялся с явным облегчением, все еще не сводя глаз с Андрея. А тот перевел дыхание, снова присел на пенек, лихорадочно шаря в карманах сигареты. Еще нашел в себе силы, улыбнулся:

— Само собой.

— Обязательно передам. Скажу: горячий привет тебе от командира.

— Скажи просто — от Андрея.

— Ага…

— Как здоровье-то ее? Ей ведь тоже тогда досталось — пуля в плечо…

— Ага. Ничего, обошлось. Все мне рассказывала… Когда еще маленький был. Возьмет меня к себе, а батьку в кухню на топчан, и мы до полночи все говорим, говорим, и я как будто сам все видел. И как тут клуб взорвали, и как бабка уехала. Бабка уехала к деду, а мама тут осталась, вот ей трудно было со мной. А потом на завод пошла контролером, потом в клуб начальницей, потом в исполком… Ничего, обошлось, сейчас хорошо живем… — Он вдруг знакомо скосил глаза, отмахнувшись ладошкой, и все опять в Андрее обмерло. — А нас в Москву осенью повезут, на экскурсию, в Мавзолей, я зайду к вам?..

— Вот адрес. Вот, возьми! — Он вырвал листок из блокнота и корявыми, дрожащими буквами начеркал адрес. — Приезжай, мы еще с тобой подружимся… Только у мамы спросись. — И торопливо, путано добавил: — Все хорошие люди должны быть друзьями.

Мальчишка протянул руку. Андрей порывисто прижал его к себе, чмокнул невпопад в глаза, в щеку и, уже не оглядываясь, тяжело зашагал по заросшему ромашками и мать-мачехой полю, по извилистой стежке, где когда-то обнял упавшую от пули Стефку, по земле, что так неизбывно вошла в его душу первой любовью, дурманящей и горькой, как запах весеннего Полесья.

ПОИСК

Игорю Языкову

Перевод Семена Грохота из столичного НИИ сюда, на подмосковный завод, вызвал, как это обычно бывает при появлении нового человека, естественное оживление и был окутан досужими слухами: то ли не поладил с начальством, то ли причиной семейный разлад, а может быть, просто захотелось окунуться в живую работу. Сам он поначалу отшучивался в своей обычной манере — и вскоре страсти улеглись.

Был он общителен, производил впечатление рубахи-парня, не чурался радостей жизни и по субботам подолгу засиживался в соседнем кафе-ресторане, где и покорил простодушное сердце официантки Анфиски.

Должность ведущего экспериментальной группы он получил после визита своего институтского шефа, заключившего с заводом договор о совместной разработке нового транзистора.

Юрия на первых порах не покидало странное, почти безотчетное беспокойство, о котором он не обмолвился даже Петру, третьему жильцу их холостяцкой квартиры в заводском общежитии. Петр был до смерти рад тому, что все трое, пробавлявшиеся до того времени доводкой старых образцов, получили наконец самостоятельное задание. На Семена он едва не молился.

— Ну, растет наш Семочка, дай ему бог. Идет дело…

Нет, не стоило портить праздник. Тем более что новый прибор, начерно спроектированный головным институтом, казалось, и впрямь пошел удачно. Лаборатория выдавала уже треть хороших образцов. Для начала как будто неплохо.

А Семен… В нем обнаружилась удивительная энергия. Ястребиное лицо под рыжей шевелюрой, то веселое, то озабоченное, мелькало у печи, на участке сборки. Преображаясь, услужливо встречал он начальника цеха Чугунова, мрачноватого дядьку в штопаной гимнастерке. Чугунова Семен явно побаивался, хоть и был обязан ему своим выдвижением. Бывший армеец Чугунов на склоне лет штурмовал техникум, вникал в новое для него производство, и Семен не без такта, четко докладывал обстановку. Потом шутовато крестился: «Ну, пронесло». И снова окунался в дело. Он сумел досрочно выхлопотать оборудование, ездил в Москву к профессору, созванивался, слал ему письма.

Ребята захватывали для него в буфете «сухой паек». Он съедал подсунутый бутерброд, забывая поблагодарить.

Кончилась азотная кислота. И Семен обрушился на заместителя начальника цеха Любу Стриж, временно ведавшую делами лаборатории. Рослая, в широкой блузке, не скрывавшей беременности, Люба молча кусала губы.

— Давай азотку, или будем шабашить! — бушевал Семен. — Не-ет, никаких докладных. Если уж я доложу, так прямо директору!

— Да что ты как медведь?! — не выдержав, совсем по-бабьи вскрикнула Стриж. — С хлебом вы, что ли, ее едите, кислоту?

— Опыты, о-опыты едят!

— Вот я проверю…

— Сочтем за честь, — оскорбился Семен.

Кислоту «реквизировали» у цеха. К ней прибавилась банка, предусмотрительно припрятанная. Юрий не удержался от замечания:

— Сем, а где совесть?

— Не хватит — у тебя займу. — И деланно хохотнул, запрокинув голову.

Пустяк, мелкая стычка возвращала Юрия к прежним сомнениям. Что-то тревожило его в кавалерийской лихости, с какой Семен решал дела, не заглядывая в сущность новой проблемы. Сами печи с их шаткими режимами, которыми командовала Шура Чеховская, пока что оставались загадкой.