Схватка в западне

Катанаев рассказал про последний бой с семеновцами. В ту ночь, когда тулагинская сотня подняла на станции шум, красногвардейцы атаковали баргутов. Одновременно со своей стороны по белым ударили пехотинцы Кашарова. Им удалось прорвать баргутские цепи и соединиться с кавполком. В спешном порядке все стали отходить к Марьевской. К исходу дня полк был уже в станице. И тут поступила установка военно-революционного штаба на расформирование. Состоялось общее собрание, где выступили комполка и комиссар.

После этого многие казаки подались по своим станицам и поселкам, остальные ушли в тайгу.

Авдей Катанаев остался дома. На некоторое время попросились побыть у него Иван Бузгин и еще двое ребят-сослуживцев по сотне. Жизнь в Марьевской протекала спокойно. И вдруг заявились каратели. По доносу Харламина они стали хватать всех, кто служил у красных и сочувствовал большевикам. Авдею с двумя сослуживцами удалось скрыться в сопках, а Бузгин попал в руки белоказаков.

Катанаев вернулся в станицу незадолго до прихода отряда Тулагина и ужаснулся злодеяниям карателей: убиты Бузгин, Епифанцев, Карагодов, старик Викулин, Гриша Пьянников, выпороты многие станичники.

Рассказ Катанаева дополнили трое бывших полковых конников, которые уже после ухода семеновцев были схвачены дружинниками Харламина и брошены в атаманский амбар. А еще Тимофей услышал от них про ребят своих. За несколько дней до появления в Марьевской карателей в станицу забежала небольшая группа во главе с Газимуровым, командиром второго взвода тулагинской сотни. Была недолго. Красногвардейцы, узнав о приказе военно-революционного штаба насчет роспуска полка, подались по родным краям.

Выслушав бойцов, Тимофей спросил их о Любушке. Но никто толком ничего не мог сказать о ней. Лишь от Катанаева узнал он, что Настя-сестрица с какой-то молодой женщиной, подругой по санитарному взводу, уехала, кажется, в свое село — не то Голубинка, не то Глубиницы…

«Что же делать дальше? — размышлял Тимофей. — Переход к партизанским методам борьбы с семеновцами многое усложняет. Все теперь самому надо кумекать. Стратегия… Тактика… И с людьми придется не просто, каждому втолковать нужно, что Советская власть не погибла, она продолжает бороться с семеновцами «партизанской войной». Тулагин и сам еще толком не знал, как должна проходить эта партизанская война, но он чувствовал — предстоит тяжелая, жестокая драка. Не на дни, месяцы, а годы.

— Ну что, Софрон, собираем бойцов на митинг? — вопросительно взглянул Тулагин на Субботова.

— А чего митинговать? Ты командир, отдай приказ: переходим в партизаны — и баста.

— Нет, Софрон, нельзя так, — возразил Тимофей другу. — У нас теперь должна быть другая политика. Партизанство — дело полюбовное. Тут приказом размахивать не годится. Надо, чтобы казаки по совести своей согласились в партизаны идти.

— Так ведь есть же установка военно-революционного штаба: всем — в партизаны, — крутнул смоляной ус Субботов.

— Установка установкой, но недавно я тут вычитал в газетке «Забайкальский рабочий», — Тулагин достал из-за борта френча затертый клочок. — Послушай, что сказано: «Добровольческое движение в пользу революционной борьбы с надвинувшейся контрреволюцией необходимо ширить на всей территории края. Оно является верным путем успешной борьбы с семеновщиной…»

— Ну и что? — ничего не понял Софрон.

— А то, — повторил Тимофей значимо, — «добровольческое движение…»

— Так газетка-то у тебя, никак, старая.

— Почему старая? Нынешнего года.

Доводы Тулагина, видимо, все же убедили Софрона.

— Да я-то вообще не против митинга, — согласился он. — Давай соберем бойцов.

Конники выстроились у станичного правления по отделениям.

Тулагин заговорил с волнением:

— Товарищи бойцы, красные казаки! Военно-революционный штаб в силу, как вы знаете сами по обстановке — Семенов прет, белочехи прут, японцы и всякие другие берут за горло революцию, душат ее всячески… Так вот в силу этого военно-революционный штаб дает нам установку и предлагает переходить к партизанской войне. Что вы на это скажете?

Строй как воды в рот набрал. Из заднего ряда второго отделения раздался робкий голос:

— А ты-то сам как?..

— Я? — Тимофей обвел бойцов медленным взглядом. — Я оружие не складываю.

Бойцы загомонили:

— Понятное дело — воевать дале…

— Приглядеться бы надобно. Куда оно выйдет?

— Известно куда, разбредемся по одному — семеновцы шкуру с нас драть начнут.

— Не тронут, если по домам, к хозяйству…

— К бабе под подол?

— У моей бабы уже четверо под подолом, кому их кормить?

— Партизанить айда! В сопки!

— Вша заест, и волком завоешь.

Строй нарушился, смешался.

Стоявшие возле правления марьевцы тоже включились в гомон.

— А нам куда подеваться? — громче других гудел Макар Пьянников. — Останемся в станице, придут белые — крышка нам будет тут.

Рыжеусый казак из третьего взвода говорил рассудительно:

— Партизанить, конечно, можно. Дык дома сколь не были…

Глинов поддержал рыжеусого:

— Повидаться бы хоть со своими…

— Заявись домой, враз к стенке. — Это Хмарин.