Схватка в западне

Молодой казак почти ничем не походил на своего военного дядю. Рослый, худотелый, хлипкий. Сухощавое, малокровное лицо. И бесцветные, точно поблекшие пуговицы на замызганной Палагеиной кофте, маленькие глаза. Единственное, чем он схож с дядюшкой, — это чубом: оба были чернявыми, густоволосыми. Правда, у офицера на макушке явно проглядывала лысина, а у молодого казака на голове вздымался густой темный сноп.

— Что-то давненько мы с вами, Елизар Лукьянович, коммерческими делами не балуемся, — повел за столом разговор офицер.

— Вы правы, давненько не балуемся, — в тон ему ответил Шукшеев.

— У меня ведь служба. Почти не оставляет она мне личного времени.

— Да, служба у вас наипервее всего. Что тут поделать!

— И все же, когда зять Корней был жив, — продолжал офицер Роман Игнатьевич, — кое-что провернуть удавалось.

— Помню, как же. Корней Петрович добрую хватку имел.

— Я что думаю, Елизар Лукьянович, не приобщить ли Авдея Корнеевича к отцовскому делу? Тяга к коммерции у него есть. Недавно помогал мне с закупкой фуража для полка, и, скажу, неплохо помогал.

— А что? Коль у парня есть тяга…

— Уж вы не откажите, Елизар Лукьянович, возьмите Авдея Корнеевича под свое крыло.

— Взять можно. Было бы дело верное, обоюдовыгодное.

— Для начала есть одно дело: имеем овчины возов на шесть — восемь. Товар добротный, по хорошей цене пойти может. Не вы, не мы внакладе не останемся.

Елизар Лукьянович задумался.

И тут впервые Любушка услышала голос долговязого племянника офицера. Странный какой-то, гортанный, скрежещущий:

— Вы не сомневайтесь, мы вас не обманем.

Шукшеев усмехнулся:

— Верю вам, молодой человек, верю. — И офицеру: — Вижу, парень — в Корнея Петровича. Похвально!.. А насчет овчинок, Роман Игнатьевич, то с ними нынче нехватки нет. У меня уже месяц лабаз ими под завязку набит… Да уж куда с вами денешься, придется выручать по старое дружбе.

Это было летом тринадцатого года. После того наезда Авдей Филигонов еще несколько раз заезжал в шукшеевский дом осенью и весной. Только навряд ли ему приметилась дочь горничной Шукшеевых — щуплая девчонка с короткими косичками, которая изредка попадалась ему на глаза. Потом он был призван на действительную службу: началась германская война…

Но Любушка его запомнила. И когда через четыре с половиной года, нынешним январем, она увидела на станции в день прихода в Могзон эшелона с фронтовиками, как бросился лобзать Елизара Лукьяновича длинноногий вахмистр, сразу узнала в нем Филигонова.

И вот еще одна встреча через девять месяцев. Теперь уже с Филигоновым — хорунжим армии атамана Семенова.

* * *

Некоторое время Филигонов стоял в удивленной нерешительности, то ли взвешивая правду и ложь о Любушке, то ли обдумывая, как поступить в неожиданной для него ситуации. Затем хмыкнул, распорядился старшему уряднику:

— Принять арестованных, переписать по форме и — в сарай. А их, — Филигонов указал на женщин, — ко мне.

В пятистенной избе, где квартировал начальник Ургуйского гарнизона хорунжий Филигонов, в передней кроме хозяина, одноглазого хмурого старика, около кути сидел и точил шашку казак-вестовой, в горнице зажигала лампу тщедушная хозяйка-старуха.

При появлении хорунжего вестовой неохотно поднялся со стула.

— А ну, дед с бабкой, принимайте гостей-дамочек, — с порога прогортанил Филигонов. А вестовому бросил: — Вольно!

Он прошел в горницу к столу. По расставленным мискам, раскупоренной бутылке, нарезанным хлебным ломтям было видно — его ждал недоеденный ужин. С ходу опрокинув рюмку водки, Филигонов пригласил жестом женщин:

— Располагайтесь.

— Сухую бы переменку бедняжке-роженице, зуб на зуб не попадает, — попросила Настя-сестрица.

— А чего ты, косоглазая, за нее расписываешься? Почему сама молчит? Немая, что ли?

— Запуганная она. Да и обессиленная.

— Подай-ка, бабка, роженице какую есть одежину.

Старуха повела Любушку переодеваться за занавеску. Пока они там находились, Филигонов выпил еще рюмку водки, учинил допрос Анастасии:

— Откуда ты ее знаешь?

— В дороге встретились. Заплуталась она, мужа своего разыскивает: обсказала, что он у нее Георгиевский кавалер, сотником у атамана Семенова служит… Я и подобрала ее.

— Почему уверяешь, что она родственница Елизару Лукьяновичу Шукшееву?

— Она мне рассказывала, будто купец он именитый и ей посаженым батюшкой доводится. А уж как он ее любит, пуще дочери родной.

Пьяные глаза Филигонова с недоверием ощупывали Настю-сестрицу.

— Ой, бог ты мой, врешь ведь все, узкоглазая? — шаловливо погрозил он ей пальцем. — Елизара Лукьяновича я как себя знаю. Умнейшая голова. Хозя-я-я-ин! Большой приятель мне… Смотри, если соврала.

— Какая мне прибыль врать? Вот те крест. Да вы у нее, Шукшеевой, сами, господин хорунжий, можете обо всем справиться.

— Лукавая ж ты, шельма, — начали маслиться глаза Филигонова. — Хотя баба, гляжу, ничего — тьфу! — и в политику впуталась.