Схватка в западне

— Нельзя нам до Шукшеева, — глотала слезы Любушка. — В беду попадем. Душа моя предчувствует… Вызволяться отсюда нужно, пока не поздно.

— Бог даст, вызволимся. Уж я придумаю, как вызволиться. Попробую подкатиться к культурному Ипатию Евстафьевичу. А не выгорит — к вахмистру. Вахмистрок-то слюнявчик. По обличию вижу, слюнявчик. Он клюнет.

— Что ты, Настюшка? — вытерла слезы Любушка. В ее голосе была мольба. — И не выдумывай. Не нужно ни к кому подкатываться.

Анастасия перепеленала Тимку, подала Любушке, приговаривая:

— Покормиться нам пора, мамонька.

В гостиной раздались размеренные шаги. Церенова приоткрыла дверь, слегка отогнула занавеску-полоску: в зале был Редкозубов. Шаркая по полу ногами, он прохаживался взад-вперед возле круглого стола.

Настя-сестрица шепнула Любушке: «Пожаловал» «душа человек». Она поправила выбившиеся из-под платка волосы, одернула юбку, усилила голос:

— Вам нельзя так переживать, Любовь Матвеевна. А то молоко сгорит. — И опять шепотом: — Пойду словечком с ним обмолвлюсь.

— Настюшка!.. — умоляюще глянула на нее Любушка.

— Не волнуйся, милая, я знаю, как обходиться с ними.

Анастасия выплыла из боковушки.

— Извиняемся за беспокойство, — еще издали пропела она Редкозубову. — У нас к вам кой-какой вопрос по надобностям.

Войсковой старшина удивленно смотрел на Церенову.

— Вы ко мне?

— К вам, Ипатий Евстафьевич. А то к кому же!

— И какие… э-э-э, собственно, у вас надобности?

— Всяки разны. — Анастасия неумело жеманничала. — Мы ведь женщины…

Она плыла неторопливо, качающейся походкой. В раскосых щелках глаз ее играли лукавые огоньки.

— Я что-то, Настя… э-э-э, Настенька, не совсем вас… э-э-э, — смешался, больше обычного заэкал войсковой старшина.

Анастасия, боясь переиграть, остановилась посреди гостиной, сделала застенчивый вид.

— Может, я не так, как надо, заговорила.

— Нет, нет, все так. Говорите.

— У нас такой спрос к вам, Ипатий Евстафьевич: долго мы тут пробудем аль нет?

Вспыхнувший было румянец на щеках Редкозубова от неожиданной вначале кокетливости Цереновой стал блекнуть.

— Думаю… э-э-э, завтра выедем. А почему вас интересует это?

— Любовь Матвеевна волнуется. По батюшке соскучилась. Деньки все считает, когда домой приедет… — Анастасия притворно хохотнула. — А мне скушно в тутошних хоромах. — В глазах ее блеснули чертики. — Аль можно мне за двор ступить, по селу пройтись, Ипатий Евстафьевич? Аль нельзя?

И снова румянец вспыхнул на щеках войскового старшины.

— Чего ж нельзя… э-э-э, Настенька. Можно. Пройдитесь. Пожалуйста.

— Премного благодарны, — поклонилась Анастасия, плавно развернулась и, как пришла, неторопливой, качающейся походкой поплыла назад в боковушку.

Переступив порог, она приложила палец к губам: «Тсс!» — а вслух сообщила Любушке:

— Завтра уедем, Любовь Матвеевна. Ипатий Евстафьевич обещал доставить вас к батюшке в невредимости. Теперь отдыхайте спокойно. А я пробегусь по селу. — Настя-сестрица плотно прикрыла за собой дверь, закончила: — Пойду обсмотрю все, попримечаю. Гляди и придумаю, как нам вызволиться.

Насосавшись, Тимка уснул. Любушка положила его на кровать, осторожно передвинулась на сундук, приникла к окошку, в котором светлелось утреннее небо. По нему, вольготно проплывали пушистые барашки белых облаков.

Любушка смотрела на них, как на что-то нереальное, сказочное. Она видела и не видела их. Ее взгляд заволокли слезы. Они не текли, они застыли на дрожащих ресницах. Любушкой овладела опустошающая душу безысходность…

9

Невидяще глядя в окошко, Любушка не услышала, как кто-то торопливо вошел в гостиную. Ее вывел из тягостного состояния скрипучий голос вахмистра:

— Нарочный от есаула Кормилова.

— Зовите, Василий Фомич. — Это Редкозубов.

Из прихожей промаршировали подкованные сапоги.

— Господин есаул велел передать депешу вашему благородию.

На минуту в гостиной воцарилась тишина. Затем снова заговорил Редкозубов:

— Передайте, голубчик… э-э-э, Роману Игнатьевичу, что мы завтра отбудем из Махтолы. В поселке Старый Чулум задержимся на сутки. Надеюсь, он подоспеет к этому времени.

Подкованные сапоги щелкнули каблуками, промаршировали назад в прихожую.

И опять в гостиной тишина. Лишь скрипнул стул, — видимо, Редкозубов поднялся из-за стола. Размеренные шаги зашаркали по полу. И рядом с ними мелкие, торопливые.

— Что-нибудь серьезное, господин войсковой старшина? — встревожился вахмистр.

— Ничего особенного. Есаул Кормилов с отрядом… э-э-э, своего племянника, хорунжего Филигонова, гоняется по тайге за бандой красного сотника.

— Неймется все Роману Игнатьевичу…

— Я вам скажу… э-э-э, милейший Василий Фомич, вы бы, пожалуй, тоже кинулись за этим совдеповцем, оставь он вам такую отметину, как есаулу. Здесь, знаете ли, не просто дело чести, а уже кровная месть, если хотите.

— Неужели сотник и в самом деле неуловимый? В конце концов, следует послать специальный карательный отряд. Найти базу его…