Схватка в западне

Петр Завялин передернул затвор карабина, приложился, но срезать Булыгина ему не удалось, тот уже был в ложбине.

— Степан! — закричал он Хмарину. — Гляди, один в падь нырнул.

В другого белогвардейца, настигавшего мужчину-беглеца, Завялин выстрелил, приговаривая: «Получай!» Но пуля не попала в семеновца, и тот рубанул беглеца шашкой.

— Штоб тебя… мать, — выругался Петр, перезаряжая карабин. Второй выстрел достиг цели: белогвардеец сперва ткнулся в гриву лошади, затем, раскинув руки, выпал из седла.

Завялин торопливо стал слезать с зарода.

— Ребята, семеновец в ложбине! — кричал он партизанам. — Там баба с ребенком. Загубит ведь ее, гад.

— Туда Хмарин с Примаковым подались, — откликнулся кто-то.

— Ишшо беляки! — раздался голос Акимова.

Слезавший со скирды Завялин увидел: в нескольких саженях от зарода два верхоконных семеновца гнали простоволосую женщину. Соскользнув на землю, он впопыхах выстрелил, но промахнулся. Белогвардейцы укрылись за взгорком.

Постовые у въезда в село открыли огонь по зароду.

Тем временем Савелий Булыгин, услышав пальбу, заметался в ложбине. Вот-вот из-под яра должна появиться Шукшеева. И вдруг на пригорке выросли Хмарин с Примаковым. Над головой Савелия просвистели пули.

Согнувшись в седле, Булыгин повернул к излучине Онона. Что есть сил хлеща лошадь плеткой, он стрелой промчался мимо напарников, гнавших Церенову к яру, прокричал им:

— Шукшеева счас на вас выйдет. Не проморгайте!

Семеновцы спешились. Один держал в поводу коней. Второй, сняв с плеча винтовку, изготовился. Рядом с ним, как изваяние, неподвижно застыла Анастасия Церенова.

Савелий скакал узким распадком под прикрытием взгорка к просторной шивере Онона, начинавшейся за его излучиной от скалистого берега. Страх близкой смерти прошел, Булыгин теперь чувствовал себя вне опасности. Но он не знал, что взгорок кончится на самом остром изгибе реки и распадок неожиданно обрежется крутым обрывом высотой в четыре конских роста.

Водоворот незамерзшего речного омута в глазах Булыгина мелькнул черной молнией. Его охватил ужас. Он рванул в отчаянии поводья, лошадь дико заржала, вскинулась на дыбы; огромная шапка снежного намета с гулом обрушилась с кручи, унося Савелия вместе с конем в бурлящую бездну студеного Онона…

Настя-сестрица увидела подругу совсем близко. Прижав к груди завернутого в полосатое одеяльце Тимку, в то самое, что Анастасия сшила когда-то в Ургуе из старого тюфячка, Любушка, задыхаясь, поднималась из-под яра по склону ложбины. Она смотрела только под ноги, видимо, от усталости и от боязни упасть.

— Любочка! — пронзительно крикнула Церенова.

Любушка подняла голову.

— Уходи!.. — еще пронзительнее стал голос Анастасии.

Семеновец прицелился. В следующее мгновение Настя-сестрица упала на винтовку, дернула ее на себя. Выстрел прозвучал глухо, с захлебом…

Белогвардеец не сразу вытащил из-под Цереновой винтовку. Пришлось поворочать лежавшую на земле в неестественной позе Анастасию. А когда опрокинул ее на спину и увидел широко открытые обезумелые глаза, обомлел, отшатнулся. Умирая, Настя-сестрица крепко держала полуобмороженными руками горячий ствол оружия, направив дуло в сердце.

15

С первыми выстрелами на ононском берегу в Махтоле началась паника. Никто толком не знал, откуда, кто и по кому стреляет, но по селу из края в край полетело: «Красные».

С северной окраины на южную неслась молва, что большевики валом валят, никого не щадят, а с южной на северную — целый полк совдеповцев заполонил дороги все и с минуты на минуту нагрянет в село.

Казаки охранения побросали свои посты, разбежались в разные стороны. Кто — в лес, кто — в ограды дворов, а старшие постов — к сборной избе.

Урядник Дрыганов, первый появившийся в сборной избе, на вопрос писаря: «Што стряслось?» — выдохнул:

— Мы окружены… За мостом бой… Кругом красные.

Писарь округлил глаза:

— Так я и думал… Они ведь давеча на тройках с пулеметами сюда заскочили. Главный их свирепый, в погонах штабс-капитана… а сам большевик.

Дрыганов — из избы: уносить ноги надо, пока не столкнулся с партизанами.

Вдова Савчиха, у которой отсыпался после проводов войскового старшины Редкозубова и купеческого обоза прапорщик Мунгалов, услыхав, что в селе красные, бросилась будить ухажера: не дай бог, если найдут у нее белого офицера.

— Вставай! — затормошила она крепко спавшего семеновца. — Большевики наступают… Через Онон идут… Вставай скорей, уметайся!

Прапорщик, хотя и не прохмелился еще как следует, вмиг оделся и бегом коня седлать.

Во дворе его ждал казак-писарь насмерть перепуганный:

— Беда, ваше благородие. Напали совдеповцы… Не дай и не приведи… А эти на санях троешных с пулеметом и в офицерской обмундировке… За их высокородием ударились в погоню…

Мунгалова трясла лихорадка, он не мог попасть ногой в стремя, чтобы подняться в седло.

— Совдеповцы?.. Шашка! Не видал мою шашку?.. Охрана на местах?.. — невпопад спрашивал он писаря.