Схватка за Родос

Перебежчик был сообразителен и отдал действительно все, что имел при себе, однако обыск был тщательным и затянулся. Немца заставили размотать чалму, пояс и снять верхнюю одежду. По окончании процедуры обыскиваемый бросил чалму на землю в сторону, показывая этим, что символически расстается со своим проклятым темным прошлым, однако никакого эффекта ни на немцев, ни на колосского командора это не произвело.

Фрапан понуро поплелся за Гийомом Рикаром под конвоем двух немецких арбалетчиков ко дворцу великого магистра. Шествуя туда, перебежчик все так же незаметно стрелял глазами по окрестностям, примечая новое и старое в оборонных свойствах крепости…

Когда его привели на заседание, подходило к концу обсуждение черновика Каурсэна. Все практически единогласно его одобрили — вице-канцлер отменно знал свое чернильное дело и, как всегда, оказался на высоте своего призвания. Великий магистр лишь отметил:

— Обязательно прибавь, что при любых условиях родосская гавань будет открыта, чтобы принять воинов и провиант. Безопасность и проводку по фарватеру мы гарантируем! После этого размножь в скриптории и приготовь к отправке в Европу — брат великий адмирал пусть снарядит быстроходную галеру… Но об этом позже, — осекся д’Обюссон, завидя приведенного перебежчика.

…Георг Фрапан почтительно оглядел высокое собрание. Магистр восседал на своем троне с высокой спинкой, по бокам от него — два "столпа" и прочие иоанниты, у ног — верные псы, а на окне примостился большой зеленый попугай, который искоса, с хитрецой поглядывал на незнакомца, словно пытался проникнуть в ход его мыслей. А может, уже проник и теперь проверял, насколько искусным лжецом окажется незнакомец. "Что за наваждение! — подумал Фрапан. — Перед людьми не дрогнул, а попугая испугался!"

Георг преклонил колена и представился:

— Георг Фрапан, немец, инженер. Приношу свою жизнь и талант к стопам твоей милости!

Д’Обюссон пристально посмотрел на перебежчика. Кажется человеком волевым, целеустремленным и вроде как даже искренним — хотя, разумеется, это всего лишь первое впечатление. Высок, хорошо сложен. Средний возраст проредил залысины по сторонам высокого лба, длинные белые волосы растекаются по плечам.

— Скажи нам, — спокойно вопросил магистр, — что заставило тебя оставить службу у столь могущественного владыки, как Мехмед. Ты ведь отлично понимаешь, что тебя ждет как дезертира и как мусульманина в случае падения крепости. Ничего иного, кроме пыток и жестокой казни…

Д’Обюссон продолжал изучать немца; даже в лице не изменился, сказал искренне:

— Я от Господа моего не отрекался и по-прежнему исповедую святую веру Христову. Если в чем и грешен, так в том, что христианским властителям не был нужен мой талант… или за него слишком мало платили, потому я и продал его великому падишаху, как, впрочем, и многие иные христиане. Я много лет служил под победоносным знаменем Мехмеда, однако теперь, когда я оказался под стенами Родоса, которые сам же когда-то и укреплял, я не мог более терпеть укоры совести. Готов пожертвовать своей жизнью на его защите от нехристей.

Немец умолк. Магистр, в задумчивости огладив бороду, тоже помолчал, и тогда слово взял один из "столпов":

— С позволения господина моего и брата я задам мастеру Георгу вопрос. Ты, господин инженер, хорошо и с чувством рассказал об укорах совести, и тебе, в принципе, можно было бы и поверить. Однако что ты скажешь о чертеже и деревянной модели крепости, поднесенной тобой султану?

Не сморгнув и глядя прямо в лицо вопрошавшему, ренегат ответствовал с завидным мужеством:

— Я не льстил себя надеждой, что это останется неизвестным почтенному собранию, и отпираться я не стану. Однако и ответ, я полагаю, очевиден. Не из желания выслужиться или получить награду я это сделал. Обращение Мехмеда ко мне было естественным, учитывая то, что я служил у него военным инженером. И что мне оставалось делать, как не исполнить высокий приказ? Тогда я, признаться, не думал, что все произойдет так скоро, ибо Мехмед вел войну в Албании и готовился напасть на Италию. Есть и еще обстоятельства, которые послужат мне если не в оправдание, то хотя бы в извинение… или разъяснение мотивов моего поступка. Родосец Мелигалл и пройдоха Софианос тоже представили чертежи. Сделай я неверный, даже из желания таким образом помочь вам, они тут же обличили бы меня. Кроме того, я представил сведения более чем двадцатилетней давности и, отлично зная, что на Родосе давно ведутся работы под вдохновенным руководством магистра, правильно полагал, что такой старый материал вряд ли окажется очень полезным для нехристей.

— Блестяще, — ехидно отметил "столп". — Вдохновенно и бесстыдно!