Схватка за Родос

Может быть, Адам,
Из твоего потомства кто-нибудь,
Когда в грядущем злоба возрастет,
По наущенью Дьявола создаст
Такое же орудье, на беду
И муку человеческим сынам
Греховным, жаждущим кровавых войн
И обоюдного братоубийства.
И Рафаил вспоминает далее:
Пред нами, в три ряда,
Поставленные на колесный ход,
Лежали исполинские столпы,
По виду — из железа или меди
И камня. Это более всего
Напоминало три ряда стволов
Сосны и дуба, срубленных в горах,
Очищенных от сучьев и ветвей
И выдолбленных, — если бы не жерло
Отверстое, разинувшее пасть
Из каждого ствола… Стоял
За каждым — Серафим, держа в руке
Горящую тростину. Изумясь,
Гадали мы; увы, недолго. Вдруг
Они тростины протянули разом
И прикоснулись к маленьким щелям,
Пробитым в комлях дьявольских махин.
Мгновенно небо заревом зажглось
И тотчас потемнело от клубов
Густого дыма из глубоких жерл,
Что диким ревом воздух сотрясли,
Его раздрали недра и, гремя,
Рыгнули адским пламенем и градом
Жележных ядер и цепями молний;
И необорно, точный взяв прицел
На противостоящие войска,
Сразили победителей с таким
Неистовством, что ни один герой,
Державшийся доселе, как скала,
Не в силах был остаться на ногах.
Десятки тысяч падали вповал…[20]

Право слово, лучше и не скажешь — да и ни к чему, коль уже сказано.

Желто-серой громадой на пути завоевателей стояла башня Святого Николая, окутанная дымами пожаров и пушечных выстрелов. Шесть дней длился ад бомбардировки. Триста прямых попаданий выдержала башня, прежде чем с шумом поползла вниз каменная кладка, калеча и давя защитников — рыцарей, сарджентов, простых родосцев и их женщин, кормивших воинов и ухаживавших за ранеными. Правда, "оползень" прошел относительно удачно, навалив собой словно бы еще одну стену как раз против направления самого интенсивного огня.

Кстати, начни башня "ползти" чуть ранее, может быть, судьба одного из реальных героев этой драмы сложилась бы иначе, а так… Задержка с уничтожением башни Святого Николая привела к тому, что Мизак осуществил-таки свое намерение: приказал Фрапану собираться в тыл крестоносцев и разыграть роль перебежчика. Георг пытался было отвертеться, но Мизак-паша его не слушал, доказывая, что теперь от немца больше толку будет изнутри крепости, нежели снаружи. В самом деле, педантичность и исполнительность немца сыграли против него.

— Бомбардировку ты нам, хвала Аллаху, наладил, литейню тоже. Разорвавшиеся или подбитые гяурами орудия успешно переливаются и вновь идут в дело, пороху много, а на днях еще, по моему запросу, из Ликии и Карии подвезут, так что хоть год стреляй, да еще и на мины хватит. Прицельного огня — вот, чего недостает. Это и будет твоим главным делом. Будешь посылать стрелы с письмами, в коих будешь уведомлять о слабых местах крепости.

— Если за мной станут следить, это будет невозможно, — сухо отрезал немец.

— Конечно, станут, кто бы сомневался. Но это поначалу, а потом — поверят. Дашь пару советов, и вот, ты уже привлечен к защите крепости, остается только ее успешно сдать.

— Очень неверный расчет, чтобы на нем что-либо основывать.

— Ну а ты думаешь, я больше ничего не придумал? Есть мысль, причем она сработает, даже если тебе не удастся посылать стрелы с записками. Соображение мое такое: все равно они постараются использовать твой талант, это несомненно. Будешь руководить, возможно, что тебя допустят и к орудиям. Так вот — ровно в полдень, который нетрудно будет определить и без часов по отсутствию тени, ты как бы непреднамеренно будешь давать выстрел из пушки в том месте, где укрепления наиболее ветхи или имеют еще какой благоприятный нам дефект; потом сразу уйдешь, и где-то через четверть часа на этого место мы и будем направлять главный огонь. Никто не заподозрит этакое дело!

— Полдень назначен для того, чтоб не перепутать именно мой выстрел с чьим-либо чужим? — несколько заинтересованно спросил Георг.