Незадолго до полудня Лео прибыл, куда было велено. Он был несколько смущен тем, как запросто его отпустила Элен. Не секрет, что она была склонна носить маску холодности, внешне оставаясь спокойной, когда внутри бушует буря, но теперь чуть ли не равнодушно отпустила возлюбленного, как говаривал покойный дядюшка Арчи, к дьяволу в пасть. С чего бы?..
От горьких дум, приправленных горьким перцем пробуждающейся ревности, его отвлекла трескотня итальянской речи: группа наемников-южан с ружьями на печах определенно шла к воротам Святого Павла. Вдруг один из них остановился и удивленно воскликнул:
— Никак сэр Торнвилль?
— Он самый, — настороженно ответил Лео, прищурившись и пытаясь разглядеть, кого это из знакомых итальянцев ему Бог послал. А затем вдруг раз — и глазам своим не поверил: — Чиприано Альберти?! Освободитель?!
— А кто же еще, черт возьми!
Мужчины крепко обнялись, похлопывая друг друга по спинам, потом отошли друг от друга на шаг, вгляделись друг в друга — и снова обнялись.
— Давай присядем, Лео!
— Вы куда? К башне Святого Николая?
— Ну да. И ты, надо полагать, туда же?
— Да, начальник сказал явиться сюда. Ну надо же! Когда ты прибыл?
— Незадолго до осады, в отряде Бенедикта делла Скалы.
— И мы так и не встретились!
— Значит, зря говорят, что этот глупый мир ужасно тесен.
— Никак не ожидал тебя здесь встретить! — все еще не верил своим глазам Торнвилль, да и не таков был склад души Альберти, этого авантюриста и интригана, чтобы оказаться здесь и участвовать в абсолютно невыгодном деле, деле защиты Родоса и веры Христовой.
Видимо, флорентиец что-то такое почувствовал или просто подгадал, но ответил он так:
— Знаешь, англичанин… я и сам не чаял себя здесь встретить. Но то ли человек меняется с возрастом не только внешне, но и внутренне, то ли я просто постарел и стал сентиментальным филантропом… Не знаю. Устал как-то от своих проделок, захотелось, не знаю как и сказать, поработать для души, что ли… Вот, Бенедикт кликнул клич, мне и подумалось: а почему бы нет? Или просто вот по туркам пострелять захотелось? Не знаю. Не могу объяснить. Но я рад, что тебя встретил. Жив здоров, как вижу.
И про наш уговор я помню! Если выберемся из этой передряги живыми, займемся твоими делами!
— Посмотрим, — уклончиво ответил Торнвилль, но Чиприано будто не слышал:
— Тут еще один знакомый встретился, такой же непотопляемый проныра. Представится случай — я вас познакомлю. Полагаю, он сегодня будет здесь: Луис де Палафокс, арагонский капитан. Мы с ним однажды… — И итальянец пустился в веселые россказни, до которых Лео сейчас был не очень охоч, однако это было лучше, чем мысли об Элен.
Но вдруг она явилась. В бургундской куртке поверх платья и с саллетом на голове, из-под которого спадали волны каштановых волос. В руке — нечто, в чем с трудом можно было бы признать пращура ружья: какой-то тонкий восьмигранный комариный хоботок с "пятачком" на конце. Разумеется, никто и не ожидал, что дева выберет себе огромное ружье с шестигранным дулом весом под восемнадцать килограммов, отдача которого могла бы свалить с ног даже гиганта — сэра Ньюпорта! Оружие мадмуазель де ла Тур было намного элегантнее и легче — всего-то под пять с половиной килограммов. Остальная экипировка тоже при ней — мешочек с пулями, кресалом и кремнем, пороховница из рога, шомпол, фитили и длинный кинжал за поясом.
Так вот почему Элен столь легко согласилась отпустить Лео в башню Святого Николая! Потому что отпускать его от себя она вовсе не собиралась.
— Это что? — только и вымолвил Торнвилль, не веря своим глазам, в то время как Чиприано элегантно раскланялся.
— Ничего, — небрежно ответила она. — Третьего дня у нас на стене убило сарджента, а оружие осталось. Я подобрала, один раненый подсказывал, что делать, и отмерял порох. Я тебя удивила?
— Не то слово. Я всегда считал тебя очень скрытной, но не настолько.
— Попала хоть в кого? — весело спросил Чиприано и потребовал Лео представить его своей очаровательной амазонке.
— Разумеется, иначе я б не позорилась теперь со всей этой рухлядью. А так, может, и прошибу пару-тройку вражеских лбов.
Лео представил флорентийца и отрекомендовал, как своего спасителя, о котором он уже когда-то рассказывал Элен. Улучив момент, когда француженка куда-то ненадолго отошла, итальянец со смехом огласил сделанное им верное умозаключение:
— Насколько понимаю, Турция и Анкона отпадают?
— Верно понимаешь.
— Ну и рад за вас.
— Только, понимаешь, переживаю я, что она сюда сунулась…
— Оставь. Ей виднее. Раз пошла за тобой, значит, любит. Чего ж обижать ее? Да к тому же сейчас во всей крепости не найдешь безопасного места. Тут ведь как Всевышний рассудит, а от судьбы не уйдешь — если что, и в нужнике пушечное ядро достанет!
Слова Чиприано в целом были убедительными, посему Торнвилль не стал ни выговаривать Элен, ни, тем более, отправлять ее обратно. Люди все подходили и подходили — рыцари, простые воины, моряки, плотники, пушкари. Активно свозилось всякое добро — орудия, оружие, бочки с порохом, древесина. Явился Джарвис, тепло поприветствовал Лео и Элен.