— Можно допустить, что вам себя не жалко — вы воины, и готовы до последнего защищать свою веру, как вы ее понимаете, хотя Бог наш един, и мы также чтим Ису превыше всех древних пророков и посланцев и мать его беспорочную Мариам. Но люди! Вы совершенно о них не думаете, принося их в жертву своему упорству и фанатичности! Они и так мрут у вас, как мухи, а представьте только — клянусь Аллахом, я не сгущаю и не преувеличиваю! — что будет с ними, когда город будет взят? Массовая резня мужчин и изнасилования женщин. Не хвалюсь этим ни в коем случае, но скорблю об участи родосцев, которые попадут во власть грубых, наглых янычар и неотесанных вонючих диких овчаров акандие или башибузуков, терпение которых вы испытываете уже почти два долгих месяца. Итак, нужно ли и самих себя отдавать во власть безумству и подвергать опасности в положении, из коего нет исхода, и столь бесчеловечно тиранить население под ложным предлогом его защиты? Защищать-то ведь, я говорю, нечего — стены и башни сбиты, ров почти засыпан. Ваш город уже — не город, а перемешанная масса каменных обломков и пепла, которой визирь мог бы овладеть часа, скажем, за два. И горе тем, кто еще уцелеет, когда крепость возьмут на меч!
На этих угрозах Сулейман завершил свою речь, и Гольтье покинул его на время, дабы передать его слова великому магистру. Д’Обюссон, как уже было упомянуто, находился неподалеку и все прекрасно слышал, поэтому ему не потребовалось все это выслушивать повторно. Да и, честно говоря, он оказался прав в отношении того, что будет баять Сулейман. Усмехнувшись, магистр сказал:
— Зная это, можно было бы, пожалуй, заранее сочинить ему ответ в письменном виде. Ну да ничего, быстро пойдем по всем пунктам. Скажешь ему вот что… — Магистр оперативно проконсультировал кастеллана и закончил так: — А что потребно будет — сам добавишь, Господь тебя не обидел ни умом, ни здравым рассуждением.
Сулейман-бей в ожидании возвращения брата Антуана пока что потихонечку ползал вокруг бастиона, беззастенчиво изучая полученные им повреждения и крепостную кладку. Христиан это раздражало, но они вели себя сдержанно и благородно, чтобы тщедушный старикашка не подумал, что они, не дай Бог, его боятся.
Наконец вернулся Гольтье и повел речь так:
— Мой господин и брат великий магистр нашего ордена Пьер д’Обюссон велел передать твоему хозяину следующее. То благодушное сочувствие, которое Мизак-паша выказывает по отношению к родосцам, не вяжется с тем, что он неутомимо употребляет все мыслимые способы к их изничтожению, включая последние свои обещания рассадить всех жителей и рыцарей на колья, которые, как мы видим, он уже начал воздвигать. Кроме того, мир не достигается при помощи меча и яда, в чем были изобличены подосланные визирем албанец и далматец, покушавшиеся на жизнь великого магистра. И это не говоря уже о мастере Георге Фрапане, нанесшем своими действиями серьезный урон обороноспособности Родоса. Предательства раскрытые заставляют полагать наличие иных, нераскрытых. Очень хорошо и кстати достопочтенный посол помянул Константинополь, а также иные города и земли, подчинившиеся Мехмеду. Однако их история, которую никто еще, слава Богу, не забыл, показывает нам султана как завоевателя, не склонного держать данное им самим слово. Разве не супротив всенародно данных им клятв он предал смерти сдавшегося ему Давида Комнина со всеми его детьми, не говоря уж о князьях Боснии и Митиллены? Сколь глупы и неразумны были б мы, если бы, презрев эти уроки, сложили наши мечи к стопам вероломного султана и подставили свои шеи под его ятаган! Так говорит великий магистр. От себя же я добавлю, как кастеллан города-крепости Родоса, что в прежние годы султан египетский и вавилонский, суверен не менее могущественный, нежели император турок, неоднократно пытался овладеть Родосом, но не обрел ничего, кроме стыда. Надеюсь, рвы нашей крепости станут могилами ваших воинов, а нет — что ж, мы сумеем доблестно пасть на руинах Родоса, но не сдадим его врагам веры Христовой. Ни угрозы Мехмеда, ни посулы его не склонят нас презреть наш долг и обмарать нашу честь. Вот что предлагает господин мой и брат великий магистр Пьер д’Обюссон с полного согласия братьев ордена и местных жителей, греков и латинян: пусть армия вернется в Константинополь, и тогда ваш повелитель пошлет на Родос полномочного посла, с которым великий магистр и обсудит условия мира. А пока армия под городом, ни о каком мире не может быть даже речи. Да знает Мехмед, что с Божией помощью рыцарей Родоса так скоро не подчинить, как иные народы! Если вы пойдете на штурм, вместо старых стен вы найдете за ними новые стены и рвы. Много своей крови вы прольете прежде, чем преодолеете их. Город в руинах — да, но он еще достаточно силен, пока обороняется рыцарями Ордена святого Иоанна, у которых единое сердце и единый разум. Люди, которые не страшатся смерти, куда большая крепость, чем стены и бастионы!