Схватка

Вот так и текла беседа, пока еще очень далекая от того разговора, который хотелось Емельяну скорее услышать, но как только трапеза была завершена и в избе остались Петреня и Усольцев, Виктор Лукич приступил к изложению особого задания.

— Вы помните наш прощальный разговор? — спросил он.

— Не забыл, обещали, кажется, позвать, когда оборудуете типографию.

— Молодец! Хорошая память. Так вот, все готово.

— Уже? Так скоро?

— А нам показалось, что долго и медленно мы ее собирали.

— Это ж типография!

— Короче говоря, кое-что мы добыли, установили. Пора к делу приступать. Нужна ваша помощь.

— Я ж только печатник. Наборщики есть?

— Одного нашел. Скоро и второй появится.

— А мне подмена будет? — спросил Усольцев.

— Этого вопроса я ждал. Подобрали девицу, которая и будет вашей ученицей. Не боги же горшки обжигают. Научите. Верно?

— Почему о подмене беспокоюсь? Немцев надо бить. Поезда крушить. Это теперь мое главное дело.

— Понимаю. Но народ ждет правды о Красной Армии. О Москве... А мы от руки пишем листовки. Наладим печатание в типографии, подготовите себе смену — и доставим вас в целости снова в отряд... Жить будете вот в этом доме. На довольствии состоять у деда Сымона и Марыли.

Секретарь райкома проинформировал Усольцева, что Гать — деревня сравнительно безопасная, немцы здесь не бывали, все распоряжения оккупационных властей доводятся до сельчан через полицая Петруся Шаплыко, который два раза в неделю является в местечко в ортскомендатуру на инструктаж.

— Петруся опасаться не надо, — доверительно сообщил Петреня, — он наш человек. Но об этом мало кто знает. Сохраняйте тайну. Он будет незримо прикрывать типографию и вас. Однако и вы будьте начеку. Для типографии мы добыли пулемет и несколько гранат.

Чтобы попасть в типографию, надо сначала войти в старую обветшалую ригу, построенную давным-давно на лесной вырубке, а там граблями разгрести жухлую солому, под которой лежали доски, закрывавшие спуск в подземелье, где и находилась печатная машина и несколько реалов с кассами для шрифтов.

— Конспирация — высший класс! — произнес Усольцев, когда проделал весь маршрут до своего рабочего места.

В подземелье его встретил наборщик, назвавшийся Поликарпом Петровичем, человек уже в годах, роста чуть повыше реала, с худым желтоватым лицом. «С большим, видать, стажем наборщик», — подумал Усольцев и тоже отрекомендовался.

— В типографиях каких газет изволили трудиться? — тонким голоском спросил Поликарп Петрович.

Усольцев назвал свою одну-единственную типографию и, в свою очередь, задал тот же вопрос наборщику.

— О, молодой человек, — сказал, будто пропел, Поликарп Петрович, — мне довелось трудиться в самых первоклассных типографиях. Вот этими руками, — он протянул впереди себя, будто собрался дирижировать хором, свои тонкие руки с длинными пальцами, — я набирал стихи Янки Купалы, Якуба Коласа, Михася Чарота, Павлюка Труса... Вы когда-нибудь читали их стихотворения? Это же блаженство! А стихи Тетки? Вы удивлены? Нет, это не то, что «Здрасте, я ваша тетя!». Это псевдоним известной белорусской поэтессы Элоизы Пашкевич. Талантливейшая поэзия!

«Ну и говорун!» — подумал Емельян. А Поликарп Петрович упивался воспоминаниями. Трудно сказать, когда бы он закончил их, но в типографском подземелье появился третий человек, и Поликарп Петрович сразу оборвал свой рассказ. Пришел мужчина лет тридцати, подтянутый, высокий, со шрамом на левой щеке, поздоровался за руку с Поликарпом Петровичем, с которым был хорошо знаком, ибо поинтересовался его самочувствием, а протянув руку Емельяну, сказал:

— Слышал о вас. Товарищ Антон кое-что рассказал.

— А это Дмитрий Костюкевич, или Змитрок, как мы его зовем, — поспешил сообщить Поликарп Петрович, — корреспондент нашей районки. И заметьте, боевой товарищ. Схватился с немецким офицером и победил. В память — шрам на щеке.

— Все сказано, я молчу, — улыбнулся Змитрок. — Теперь, когда мы все перезнакомились, перехожу к делу. В этом гроте нас пока трое. Есть уже первое задание. Это листовка. Вот она, уже написана и отредактирована. О победе наших войск под Москвой. Остается нам набрать ее и отпечатать. Вручаю ее оригинал в ваши руки, уважаемый Поликарп Петрович!

Поликарп Петрович надел очки и, взглянув на оригинал, пропел:

— Давненько не набирал рукописный текст.

— Петрович, есть идея! — воскликнул Змитрок. — Сделать налет на ортскомендатуру и захватить не герр коменданта, а какой-нибудь «Ундервуд», а?

— «Ундервуд», между прочим, с латинским шрифтом, — отпарировал Поликарп Петрович.

— Пустяк! Мы ее по-белорусски научим!

— Вы сначала научитесь писать разборчиво, а то сплошная китайская грамота.

— И все-таки, Петрович, «Ундервуд» я вам добуду.

— Змитрок, смеясь, подошел к Усольцеву и спросил: — Ну как этот музейный экспонат?

— Удивляюсь, — сказал Емельян и продолжал внимательно разглядывать старенькую «американку», ее огромное колесо с деревянной ручкой, которое надо кому-то крутить, чтобы привести в движение.

— Чему удивляетесь? — допытывался Костюкевич.

— Уже не удивляюсь. Декель на месте, валики в целости. Бачок полон краски — будет печатать!