Скиф

Несколько девушек-рабынь, сбившись в углу, кричали, закрывая руками лица. Орик подбежал сзади к грабителю, схватил его, дернул, увидел, что девушка, вырвавшаяся из его рук, упала, стиснул его еще сильнее, откачнул в сторону и с размаха ударил головой о стену. Череп, хрустнув, сплюснулся; кровь и мозг разбрызгались по стене широким полукругом.

Орик выпустил обвисшее в его руках тело и успел увернуться от направленного на него удара мечом. Клинок скользнул по голове, рассек на виске кожу и отскочил. Бессознательно наклонившись и выпрямившись, Орик сбил с ног своего противника, выхватил нож и обернулся к третьему. Но тот уже стоял у двери, нерешительно, как бы колеблясь, изогнулся, словно готовясь отразить улар, и вдруг выбежал из комнаты.

Орик оглянулся. Он видел плохо. Потом догадался, что кровь с головы стекает полбу и попадает в глаза. Он вытер лицо и посмотрел.

Рабыни все еще жались в углу. За трупом с раздробленной головой, среди рассыпавшихся жемчужин, дочь жреца полусидела, опираясь на руки. Он некоторое время вглядывался в широко раскрытые лиловатые глаза, не мигая смотревшие на него, потом молча отошел и наклонился над сброшенным им на пол человеком. Тот лежал неподвижно, глядя перед собой, он все еще был оглушен ударом. Орик схватил его за плечо и потащил за собой. Перед домом он поставил его на ноги и спросил:

— Ты раб?

— Да.

Орик с ненавистью и любопытством рассматривал его испуганное лицо, с заплывшим подбитым глазом. Потом толкнул его в спину.

— Иди и грабь в другом месте.

Он снова вошел в пустой дом, осмотрел его, — из грабителей больше никого не было. За все еще раскрытой дверью, в комнате, где лежал труп, служанки окружали свою госпожу, сидевшую теперь в кресле. Не останавливаясь, он вышел в сад, поднял Главка, лежавшего у ворот, и понес его к рабочей казарме.

Холодной водой обмыл ему голову и осторожно ощупал череп, снова покрывшийся кровью. Кость не была раздроблена. Удар был нанесен дубиной, но недостаточно сильно. Орик разжал старику рот, влил воды и посадил раненого, следя за дрожанием его век. Скоро Главк пришел в себя и стал рассказывать.

Как только дошли слухи о начавшемся восстании, все рабы разбежались; в доме оставались только женщины. Сам господин еще с утра отправился в город и не возвращался. Сначала все было благополучно. Мимо усадьбы с криком пробегали толпы или проходили воинские отряды. Потом все как будто затихло.

Он пошел к дому, чтобы успокоить госпожу, но в это время во двор вбежало пятеро вооруженных людей. Двое из них направились к конюшне, а остальные по направлению к дому. Главк не пропускал их в ворота. Они говорили, что город принадлежит теперь рабам и все господа должны быть убиты. Они убеждали его присоединиться к ним, а когда он не захотел и стал кричать, один из них сзади ударил его чем-то по голове. Дальше он ничего не помнил.

Орик спросил Главка, может ли он держаться на ногах, и послал его в дом. Когда тот пошел, пошатываясь и хватаясь за голову, Орик лег, завернулся в гиматион и остался без всяких мыслей. Он чувствовал страшную усталость. Ему хотелось уснуть, но что-то мешало. Он прислушался к этому чувству и догадался, что это боль. Сейчас же, как только он понял это, боль сделалась сильной и резкой. Морщась, он сел, протянул руку к амфоре и, найдя там немного воды, обмыл лицо и голову. Потом, нащупывая пальцами, расправил лоскут разрубленной, отвернувшейся в сторону кожи, оторвал рукав, сделал из него бинт, туго обмотал голову и опять лег.

Боль приливала жужжащими потоками, в ушах гудело. Он лежал неподвижно и как будто спал. Но глаза его были открыты.

VII

Перед высокой лестницей, в сорок ступеней, храма богини Девы — знаменитого святилища Херсонеса, где некогда, по преданию, Ифигения служила верховной жрицей, — Эксандр, несколько его друзей и дочь ожидали прибытия архонта, пожелавшего принять участие в церемонии. В стороне стоял в праздничной одежде Главк; на его лице было выражение смущения и какой-то недоверчивой радости. Он как будто все еще не понимал, зачем его привели сюда.

Девушка, улыбаясь, подошла к нему.

— Ну, как ты себя чувствуешь, добрый Главк? — сказала она. — Кажется, у тебя незаметно даже шрамов?

Он наклонил голову.

— Нет, госпожа. Остались рубцы, но они уже хорошо заросли.

Она ласково посмотрела на него.

— Ты доволен. Главк?

Вместо ответа он только поднял руки.

— Хорошо, что ты все-таки остаешься у нас, — продолжала она. — Мы все очень к тебе привыкли. А как тот, другой, твой товарищ? Почему он отказался от награды?

Главк покачал головой.

— Я этого не понимаю, госпожа. Он ни с кем из нас не говорил об этом. Он вообще очень мало говорит, совсем дикий. А в последнее время он стал таким мрачным и злым, что не замечает даже меня, хотя я знаю, что он любит меня.

— Значит, ты все-таки разговариваешь с ним? Не знаешь ли, откуда он?

Главк сделал таинственное лицо и понизил голос: