Скифия глазами эллинов

Стали иными рассказы и о судьбе Ифигении. Артемида спасала свою жертву и либо превращала ее в вечно юное божество, либо делала своей жрицей.[67] И в том и в другом случае Ифигения оказывалась в какой-то далекой сказочной стране. Ведь в фольклоре многих народов чудесные события мифов и сказок обычно происходят в отдаленных землях, граничащих с потусторонним царством. Поэтому во многих наших волшебных сказках говорится о «тридевятом царстве, тридевятом государстве», а европейцы, направляясь в неизведанные страны Азии и Америки, верили, что в заморских землях живут люди с песьими головами или находится сказочно богатая счастливая страна Эльдорадо, а где-то царит племя воинственных женщин, убивающих или обращающих в рабство всех мужчин. Напоминание об этом сохранилось в названии реки Амазонки в Южной Америке, где европейцы ожидали встретить легендарных воительниц.

До того как греческие корабли регулярно стали плавать по Понту, рубеж знакомого эллинам мира проходил южнее проливов, соединяющих Эгейское и Черное моря. Тогда считалось, что сказочное место, куда Артемида перенесла Ифигению, находилось на острове Лемнос невдалеке от пролива Дарданеллы. Царем острова называли известного по поэмам Гомера Тоанта, который в трагедиях Софокла и Еврипида предстает как царь тавров. Ведь когда Лемнос стал хорошо знаком грекам, и их географический горизонт расширился до северного побережья Понта, действие мифа об Ифигении переместилось в Таврику.[68]

Кроме сказанного, еще два обстоятельства имели решающее влияние на локализацию мифа в Таврике. С одной стороны, она оказалась одной из немногих областей, где греки воочию наблюдали человеческие жертвоприношения, о чем красочно пишет Геродот. С другой — определенную роль сыграла одна из эпиклез (прозвищ) Артемиды. В культе богов греки различали их многообразные функции, и в зависимости от того, чему в том или ином случае покровительствовало божество, ему присваивались разные прозвища. Например, Аполлон в одних храмах почитался как Врач, в других как Феб (божество солнечного света), в третьих как Мусагет, предводитель муз, покровитель искусства. Поэтому разными изображались атрибуты бога. Аполлон Бельведерский, сейчас олицетворяющий для нас этого античного бога, держал в руках лук; у Аполлона Мусагета на голове был венок, а в руках лира.

Эпиклеза Тавропола звучала сходно с названием Таврики и ее обитателей. Однако греческие корни этих двух слов, как будет показано ниже, не имеют ничего общего между собой. В сознании же греков еще в VI в. ощущение этого различия уже было утрачено.

В предыдущей главе говорилось о происхождении названия страны Таврики и ее населения от малоазийского горного массива Тавр. Определение Артемиды Тавропола указывает на ее деятельность в качестве покровительницы домашних животных, в частности коров и быков (ταύρος — бык).[69] Недаром на монете города Амфиполя Артемида изображена едущей на быке. Не только Артемида, но также Афина и Деметра иногда наделялись эпиклезой Тавропола, и, вероятно, когда-то им приписывали функции покровительниц животных. Со временем забылся изначальный смысл эпиклезы; ее стали соотносить только с Артемидой и толковать как «богиня, которой поклоняются в Таврике».[70]

Культ Артемиды Таврополы существовал в Аттике, на острове Самосе, в малоазийских городах Команах и Сипиле и других местах Греции. Честь владения статуей богини, доставленной из Таврики, приписывал себе не только храм в Алах Арафенидских в Аттике, как широко известно по трагедии Еврипида, но также святилища в Аргосе, Лаодикее Приморской и даже в греческих колониях в южной Италии.[71]

Из «Истории» Геродота ясно, что миф об Ифигении в Тавриде рассказывали греческие колонисты в Северном Причерноморье. По их мнению, тавры считали свое божество Деву дочерью Агамемнона Ифигенией и приносили ей в жертву эллинов, захваченных в плен или потерпевших кораблекрушение у их берегов.[72] Иными словами, здесь был популярен тот вариант мифа, где Ифигения по воле Артемиды преображалась в божество.

Отождествление с Ифигенией таврского божества, требующего кровавых жертвоприношений, конечно, принадлежит греческому мифологическому сознанию. В VI—V вв. тавры вряд ли имели хоть какое-нибудь представление о мифологии греков. Ведь даже после основания Херсонеса во второй половине V в. близ границ расселения тавров на протяжении 100—150 лет между херсонеситами и их соседями не было торговых контактов; археологи не находят греческих предметов при раскопках таврских памятников, которые в этом отношении сильно отличаются от скифских, в изобилии содержащих греческую керамику и украшения. Кроме того, известно, что этнические группы, еще не дошедшие до стадии создания государства, каковыми были тавры, крайне редко включают в свой пантеон иноплеменные божества. Таким образом, в архаический и классический периоды греческой истории сведения о таврах поступали лишь от тех греков, которым удалось спастись из плена и самим пришлось соблюдать церемонию человеческих жертвоприношений.