Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 2

У непосредственных соседей славян эпохи «движения на юго-запад» – гото-гепидских племен – ранее всего зафиксировано представление о «великом обилии» земли Ойум, которая помещалась в причерноморской черноземной лесостепи (и возможно, достигала Подунавья), куда готы передвинулись из Прибалтики. Однако после захвата новых, южных, действительно чрезвычайно плодородных земель пришельцы обычно (и готы, в частности) после первых успехов начинают испытывать новые трудности: психическая и экономическая акклиматизация, развитие социально-экономических отношений, приводящее к внутренним конфликтам, давление со стороны сильных соседей (степняки и античный мир). В связи с этим, а также на основе некоторых фундаментальных особенностей человеческой психики начинается идеализация «земли исхода», предшествующей «прародины», где к тому же обычно продолжает жить оставшаяся часть мигрировавшего этноса. С «землей исхода», превращающейся в сознании в сакрализованную «землю предков и их могил», устанавливаются сакральные (а также политические и торговые) связи. Реальность представлений такого рода в среде готской группы племен доказывается историей герулов, которые, уже достигнув Среднего Подунавья и осев там, вступили в закончившуюся их поражением войну с гепидами и лангобардами, после чего около 512 г. часть их покинула Подунавье и через нижнее дунайское левобережье, затем вдоль восточных и северных склонов Карпат, пройдя все земли славян и пустую пограничную область между последними и германцами, достигла Ютландии, а оттуда переправилась морем в древнюю «прародину», легендарную Туле – Скандинавию. Весьма вероятно, что именно герулы занесли на север южногерманскую эпическую традицию и им мы обязаны появлением в северном эпосе эпизодов, повествующих о событиях IV–V вв. в Поднепровье и Подунавье. Небезынтересно, что когда оставшиеся в Подунавье герулы захотели поставить во главе себя короля, то за ним отправили послов в Скандинавию, куда ушли все члены «королевских родов», что говорит об известном сакральном приоритете земли предков.

Подобного же рода идеи, хотя и не в столь четкой форме, улавливаются и в славянской среде. Правда, нет прямых доказательств того, что плодородная лесостепь между Дунаем и Днепром породила в их среде подобные легенды еще до ее захвата, однако маловероятно, что образ, аналогичный готскому «Ойуму», мог остаться совершенно чуждым славянству, наступавшему с севера в Подунавье. Вскоре после проникновения в Подунавье, где жизнь была наполнена новыми соблазнами и новыми трудностями, и у славян, видимо, начинается идеализация более спокойных северных земель. Правда, прямые доказательства идеализации двух непосредственных «прародин» – Белоруссии с соседними территориями и области, прилегающей с северо-востока к Карпатам, – у нас отсутствуют, однако в наличии такого рода тенденции убеждает рассказ Феофилакта Симокатты о встрече в 591 г. императора Маврикия с тремя снабженными «кифарами» славянами, присланными от своих собратьев, живущих, видимо, на южном берегу Балтики. Они поведали, что «кифары они носят потому, что не привыкли облекать свои тела в железное оружие – их страна не знает железа, и потому мирно и без мятежей проходит у них жизнь, что они играют на лирах, ибо не обучены трубить в трубы» (Симокатта VI, II, 10–16). Безусловно, в этом рассказе весьма силен фантастический элемент, однако известная правда в полусказочном повествовании славян о северных землях на Балтике, недавно заселенных ими, все же была. К моменту появления славян на Балтике жившие здесь ранее германцы в большинстве своем уже ушли на запад и юг, опасные походы викингов еще не начинались, и жизнь в этих краях могла быть действительно более мирной, чем в Подунавье.

Видимо, подобные же легенды, усложненные представлениями о «землях и могилах предков», сопутствовали обратному передвижению части славян из Подунавья в Восточную Европу. Об их «мирном» обратном расселении говорит и то, что эпическая память славянства не сохранила воспоминаний о каких-либо столкновениях при расселении на северо-восток. То, что легенды о благодатных землях постоянно сопутствовали славянскому освоению северо-востока, доказывает запись в ПВЛ восходящих к XI в. рассказов ладожан и новгородцев о сказочном обилии таежных и притундровых областей севера Европы. Потерпев относительную неудачу на юго-западе, восточное славянство переориентировало свою устремленность на освоение относительно свободных и по-своему тоже обильных земель северо-востока, а затем востока, в дальнейшем связывая именно с ними представления о мифических богатых и свободных землях. Однако вскоре после ухода части славян из Подунавья эта область также была включена в сознании восточного славянства в число оставленных «благодатных земель» и «земель предков», о чем свидетельствуют многократно излагавшиеся рассказы ПВЛ и события древнерусской истории.