Скифы пируют на закате

– Приложись, – куратор, пошарив в заднем кармане, вытащил маленькую плоскую фляжку. – Приложись, отчего ж не приложиться, – со вздохом повторил он, наблюдая, как дядя Коля гулко глотает коньяк. Лицо его чуть зарумянилось, глаза заблестели – верный признак, что он пришел в рабочее состояние.

– Щас попробуем…

Отобрав стерженьки у Сарагосы, «механик» направился к крыльцу, сел, разложил добычу перед собой, стараясь не глядеть на кровяные лужицы, тут и там пятнавшие настил. Его ладонь с дрожащими согнутыми пальцами медленно двигалась над синеватой кучкой, словно антенна крохотного радара; из-под прижмуренных век поблескивали белки. Он походил сейчас на старого ведьмака, не то снимавшего, не то наводившего порчу, только чародействовал он не над котлом с вареной жабой и не над трупом висельника. Впрочем, суть от этого не менялась. В былые времена умельцы вроде дяди Коли грохотали молотами по наковальням, студили подковы да клинки в тайных зельях да шептали над ними заговоры, и сносу не было тем подковам и клинкам.

Колдуны, одно слово – колдуны, мелькнуло у куратора в голове. Внезапно перед ним всплыла багровая физиономия Монаха, «слухача» – его распяленный рот, трясущиеся губы, влажные от испарины виски… Вот и исполнилось пророчество насчет демонов злобных да зверей алчущих! Лежат тринадцать демонов на земле рядком, да свое, однако, взяли, размышлял Сарагоса, посматривая то на дядю Колю, то на копошившихся у груды обломков Самурая и Сентября. Взяли свое! Хорошо еще, что не всех…

И мнились ему сейчас смутные зыбкие образы, призраки графов Калиостро или амм-хамматских ару-интанов, добравшихся наконец до Земли, чтобы взыскать с нее дань – душами ли живыми, рабами-сену или еще какими способами, столь же загадочными и жуткими. Он поглядел на дверь. Быть может, за ней ключик ко всем тайнам? Или смерть? Или что-то похуже смерти?

– Эй, Нилыч, погляди-ка! – Дядя Коля поднял синеватый цилиндрик, нежно придерживая его двумя корявыми пальцами, крутанул ребристое колесико, и верхний конец стержня начал неторопливо удлиняться, разворачиваться, словно бамбуковый стебель, вырастающий из рук фокусника. Дядя Коля смотрел на него с интересом, но без боязни. Куратор, узнавший хлыст – такой же, какими пыталась достать его троица зомби, – невольно вздрогнул.

– Сильная штука! – с уважением сказал дядя Коля, помахивая хлыстом. – Вот когда он такой, – хлыст со свистом разрезал воздух, – силы немного, но коли сложить… – щелчок, и в клешне «механика» вновь оказался синеватый цилиндр, – то ого-го! Щас я тебе покажу… промондестрирую, значит..

Он привстал, вытягивая руку к ельнику, но куратор лишь скривился.

– Не надо, Андреич! Я уже поглядел… Видел, как парней прикончили, нанюхался, когда до нас чуть не добрались. Не надо, э?

– Не надо, так не надо. – Дядя Коля сложил цилиндрики аккуратным рядком на крыльце, вздохнул и признался: – Леший ведает, смогу ли я такую фитюльку смастерить… Забавная фитюлька, да больно уж, блин, мудреная внутрях… А сила есть! Ба-альшая сила!

– Ну, бес с ней! – Сарагоса вытащил лазер, проверил заряд, потом махнул в сторону двери. – Пойдем-ка посмотрим, что в доме. Может, там позабавней фитюльки найдутся.

Кивнув Снайперу – мол, приглядывай! – он решительно поднялся на крыльцо. Дверь была незаперта и отворилась от слабого толчка. За ней находилась просторная горница примерно шесть на шесть метров.. Три стены – бревенчатые, четвертая, напротив дверного проема, показалась бы куратору высеченной из камня, если б не исходивший от нее слабый свет. Выглядела она необычно: искривленная и блестящая, вся в желобках и вмятинах, словно кожура каштана, гладко отшлифованная, плавно переходящая в пол и потолок. Слева стена будто бы наползала на пол из струганых досок, и в ней просматривалось углубление вроде ванны, в котором клубился сероватый туман; справа ее рассекала вертикальная ярко-зеленая полоска шириной в ладонь. Между ванной и зеленой щелью была сферическая ниша размером с автомобильное колесо – Сарагосе показалось, что поверхность вмятины едва заметно вибрирует, будто распираемая изнутри. Зеленая полоса тоже чуть подрагивала, но не смещалась вдоль стены; колебания шли от краев к центру, и с каждым из них щель будто бы становилась уже. В комнате никого не было, и веяло тут знакомым сладковатым запашком, мешавшимся со свежим ароматом недавно ошкуренных сосновых бревен.