Скиталец

– Отец твой, он всегда говорил, что ты здесь не задержишься. Уедешь, но ни в какой не в Оксфорд. Он-то знал, что вся эта мудреная латынь и прочее – не для тебя, потому как кровь у тебя бурлит, и тебе прямой путь в солдаты. – Воспоминания вызывали у сэра Джайлза улыбку. – А как-то раз Ральф сказал, что ты сюда хоть разок да вернешься. Непременно вернешься, показать землякам, эким молодцом ты стал.

Томас заморгал, силясь отогнать подступившие слезы. Неужели его отец и вправду говорил такое?

– На сей раз, сэр, – сказал он, – я вернулся, чтобы задать один вопрос. Тот же самый вопрос, который, как я думаю, хотел задать вам тот французский священник.

– Вопросы! – пробурчал хозяин. – Никогда не любил вопросов. Ведь на них нужно отвечать, понимаешь? Конечно ты хочешь ветчины! Что значит «нет, спасибо»? Гуден, попроси-ка свою дочь достать ветчину, ладно?

Сэр Джайлз поднялся на ноги и шаркая направился через холл к большому темному сундуку из полированного дуба. Он поднял крышку, наклонился и, кряхтя от усилия, принялся шарить среди одежды и сапог, сложенных там вперемешку.

– Я уже давно не вижу в вопросах никакого толку, – ворчал сквайр. – Каждую вторую неделю я вершу суд и вижу, кто прав, кто виноват, как только их вводят в холл. Причем, заметь, не считаю себя невесть каким мудрецом. Да, где же это? Ага!

Он нашел то, что искал, и вернулся к столу.

– Вот, Томас, черт побери, твой вопрос, а заодно и ответ.

Он пододвинул сверток через стол.

В древнюю мешковину был завернут какой-то небольшой предмет. У Томаса возникло нелепое предчувствие, что там и окажется сам Грааль, и он ощутил столь же нелепое разочарование, обнаружив всего лишь книгу. Верхняя обложка, точнее обертка, была из мягкой кожи, а находившиеся внутри листы исписаны рукой его отца. Однако четким в книге был лишь почерк, все остальное казалось невнятным и загадочным. Перелистав страницы, Томас убедился, что часть текста написана на латыни, часть – на греческом, а одна странная надпись была сделана, видимо, на древнееврейском. Юноша снова вернулся к первой странице, где было написано всего три слова. Прочитав их, он почувствовал, как кровь застыла в его жилах.

«Calix meus inebrians».

– Это и есть ответ, который тебе нужен? – спросил сэр Марриотт.

– Да, сэр.

Хозяин всмотрелся в первую страницу:

– Тут все на латыни, верно?

– Нет, сэр.

– А мне показалось, это латынь. Я посмотрел, но, конечно, ничего не понял, а спрашивать сэра Джона, – (сэр Джон был местным священником), – мне не хотелось. Ни его, ни того малого, законника, как там бишь его зовут? Ну того, который вечно брызжет слюной, когда волнуется. Он знает латынь – или, во всяком случае, говорит, что знает. Что это значит?

– Чаша моя преисполнена, – сказал Томас.

– Что? Какая еще чаша? – развеселился сэр Джайлз. – Ну да ведь у твоего отца было не все ладно с головой. Хороший был человек, душевный, но это ж надо этакое выдумать.

– Это не он выдумал. Это из одного из псалмов, – пояснил Томас, обратившись ко второй странице, которая была исписана, как он подумал, на древнееврейском, хотя в ней и было нечто странное. Один из повторяющихся значков представлял собой изображение человеческого глаза, с этим он в древнееврейских письменах раньше никогда не встречался. Правда, с другой стороны, не так уж много довелось Томасу видеть рукописей, написанных на древнееврейском языке. – Это из псалма, сэр, – повторил он, – который начинается со слов о том, что Господь – наш пастырь.

– Он мне не пастырь, – проворчал сэр Джайлз. – Я не какая-то там чертова овца.

– Я тоже, сэр, – заявил Робби.

– Я слышал, – хозяин посмотрел на Робби, – что король Шотландии был недавно захвачен в плен.

– Неужели, сэр? – невинно осведомился гость.

– Может, и брешут, – пожал плечами Марриотт и завел длинную историю о том, как он однажды повстречался в Лондоне с бородатым шотландцем.

Томас, не слушая его, листал книгу. Он ощущал что-то вроде разочарования, ибо само существование рукописи наводило на мысль о том, что поиски Грааля имеют смысл. Лучник предпочел бы убедиться в том, что все это чушь, но, похоже, его надеждам не суждено осуществиться. Ясно, что отец, раз уж написал эту книгу, относился ко всему достаточно серьезно.

«Правда, – напомнил себе Томас, – отец был безумцем».

Мэри, дочь Гуден, принесла ветчину. Томас знал ее с детства, когда они вместе плескались на мелководье, и теперь с улыбкой приветствовал. Он заметил, что Робби не сводит с девушки глаз, точно узрел небесное видение. У Мэри были длинные темные волосы и полные, сочные губы, и Томас не сомневался, что здесь, в Мэпперли, Робби встретит немало соперников. Он снова поднял книгу:

– Мой отец когда-нибудь говорил об этом, сэр?