Скиталец

Одна фраза, «Transfer calicem istem a me!», повторялась на страницах книги снова и снова, и Томас ощущал в ней горечь и досаду отца. «Да минует меня чаша сия» означала она, ибо то были слова, произнесенные Иисусом в Гефсиманском саду, когда Спаситель обратился к своему Небесному Отцу, умоляя избавить его от крестных мук. Эта же фраза порой встречалась в рукописи по-гречески, на языке, который Томас изучал, хотя полностью им так и не овладел. Бо́льшую часть греческого текста ему, худо-бедно, удалось расшифровать, но все написанное по-еврейски так и оставалось тайной.

Сэр Джон, старый викарий прихода Святого Петра, подтвердил, что текст вроде бы и вправду древнееврейский, но какой-то странный.

– Все, чему меня учили по части древнееврейского, увы, давно забыто, – сказал он Томасу, – но не припоминаю, чтобы хоть когда-нибудь видел такие диковинные значки, – священник указал на символ, напоминавший человеческий глаз. – Очень странно, Томас, очень странно. Может, это и не древнееврейский? – Он помолчал, а потом печально, почти жалобно, сказал: – Эх, вот если бы бедный Натан был с нами!

– Натан?

– Он жил тут, когда тебя еще и на свете не было. Собирал пиявок и посылал их в Лондон. Тамошние лекари высоко ценили дорсетских пиявок, ты знал об этом? Но бедняга Натан был евреем и, ясное дело, уехал вместе с остальными. – (Евреев изгнали из Англии почти пятьдесят лет тому назад, но в памяти священника это событие было чуть ли не свежим.) – Никто так и не узнал, где он находил этих пиявок, – продолжил сэр Джон, – и я порой гадал, не наложил ли Натан напоследок на них проклятие? – Старик нахмурился, глядя на книгу. – Она принадлежала твоему отцу?

– Да.

– Бедный отец Ральф, – промолвил сэр Джон, намекая, что книга, должно быть, явилась плодом безумия.

Он закрыл том и бережно обернул страницы мягкой кожаной обложкой.

Как о де Тайллебуре, так и о друзьях Томаса в Нормандии до сих пор не было никаких известий. Скрепя сердце он заставил себя написать мессиру Гийому письмо, где рассказал об обстоятельствах гибели его дочери и попросил сообщить, как дела у Уилла Скита, которого мессир Гийом отвез в Кан к знаменитому еврейскому лекарю Мордехаю. Письмо отправилось в Саутгемптон, а оттуда в Гернси. Томаса заверили, что оно будет переправлено в Нормандию, но никакого ответа к Рождеству так и не последовало, и лучник предположил, что оно потерялось. Томас написал также лорду Аутуэйту, заверив его светлость в том, что он усердно ведет поиски, и пересказал некоторые из историй, содержавшихся в отцовской книге.

Лорд Аутуэйт прислал ответ, в котором поздравлял Томаса с находкой и сообщал о том, что сэр Джеффри Карр с полудюжиной человек отбыл в Бретань. «Судя по слухам, – писал лорд Аутуэйт, – долги Пугала невероятно возросли, что, возможно, и послужило причиной его срочного отплытия в Бретань». Действительно, не исключено, что решение Карра направиться в Ла-Рош-Дерьен было продиктовано не только надеждой разжиться за счет грабежа, но и законом, по которому взыскание заимодавцами долгов приостанавливалось на то время, пока должник находился на службе у короля. Лорд Аутуэйт интересовался, последует ли Томас за Пугалом, и тот послал ответ, где говорилось, что к тому времени, когда его светлость прочитает эти строки, он уже прибудет в Ла-Рош-Дерьен. Ответ-то Томас послал, но вот с отъездом не спешил. Как-никак приближается Рождество, твердил он себе, а Рождество всегда было его любимым праздником.