Скиталец: Страшные сказки

Повисла тишина. Ирина смотрела на него, как на чужого, ворвавшегося к ней в дом: со страхом и неверием в происходящее. Затем в глазах её вспыхнуло возмущение, перерастающее в гнев, пришедшие вместе с осознанием, о чём именно он попросил.

— Это какой-то абсурд, — воскликнула она. — Невозможно!

— Вы сказали, что потеряли сознание, когда увидели чудовище. И хоть, по вашим словам, Мирина тогда ещё была жива, в страхе вы могли что-нибудь напутать. Воспоминания могли перемешаться.

— К чему вы клоните? — Щёки её багровели с каждым его словом.

— К тому, что кто-то убил проклятого после того, как вам стало дурно. Если трансформация ещё не была завершена…

— При чём тут моя мать?!

— При всём уважении, — Морен говорил мягко, не повышая голос, в противовес графине. — У вашей матери куда больше причин, чтобы стать проклятой, чем было у вашего отца. Знаете, почему в Тихомирье настолько спокойно? Потому что Проклятье не трогает тех, кто доволен тем, что имеет. Его пробуждают сильные чувства и желания, бесконтрольные пороки и эмоции. Похоть и алчность, горе и гнев, страх, но чаще — ненависть. Можно прожить жизнь мерзавцем, но так и не переступить черту, или годами терпеть из праведности и однажды сломаться.

— Тогда как вы объясните отсутствие тела?

— Она могла пожрать его. Или разорвать так…

— Довольно! Замолчите!

Ирина вскочила с места — ножки её стула проскрежетали по дереву, будто ставя точку в разговоре. Она тяжело дышала, прожигая его глазами, а Морен отвечал ей терпеливым спокойствием. Но, несмотря на внешнее хладнокровие, сердце его билось в груди, как во время схватки.

— Я приказываю вам, — произнесла графиня, чеканя каждое слово, — забыть об этом разговоре и об этой идее.

— При всём уважении, вы не можете мне приказывать.

Ирина отпрянула, точно получила пощёчину. Неужели прежде ни один мужчина не отказывал ей? Глядя на её красоту, Морен отчасти понимал их. Графиня прикрыла глаза, сделала несколько глубоких вдохов и окончательно взяла себя в руки.

— Что вы хотите увидеть, вскрыв могилу? — спросила она сдержанно.

— Следы трансформации. И, по возможности, я бы хотел вскрыть её тело, чтобы найти остатки вашего отца.

— Это уже слишком, — произнесла Ирина дрожащим голосом. — Я вам не позволю!

— Поймите и вы меня. Следов проклятого нет. Либо он мёртв и вы похоронили его, либо его никогда и не было.

Глаза Ирины широко распахнулись. Руки её дрожали от гнева, как и голос, когда она произнесла:

— В чём вы обвиняете меня?!

— Я не обвиняю…

Что-то тяжёлое с грохотом и треском ломающегося дерева рухнуло в коридоре. Ирина скривила аккуратный носик и кинулась на шум, то ли позабыв про Морена, то ли воспользовавшись шансом прекратить их спор. Морен поспешил за ней.

Та самая служанка, что носила в себе ребёнка, сидела на коленях наверху лестницы, а перед ней лежал портрет, наполовину укрытый чёрной тканью. От падения резная рама развалилась, и девушка тщетно пыталась соединить разошедшиеся углы. Руки её дрожали, как и тонкие плечи, а стоило ей увидеть Ирину, как по щекам немедленно побежали слёзы.

— Пожалуйста, простите меня!

— Что здесь происходит?! — жёстким тоном прервала Ирина её мольбы, приблизившись к картине.

— Я лишь хотела протереть пыль.

Ирина схватилась за полотно и дёрнула его на себя так резко, что случайно ударила служанку по щеке. Та всхлипнула, прикрывая ладонями краснеющую кожу, пока графиня кричала на неё:

— Я приказала его занавесить! Никто не просил тебя к нему лезть!

Морен же не мог отвести глаз от портрета. На нём был изображён мужчина, которого он никогда не видел при жизни, но в котором, даже в мельчайших деталях, угадывалось феноменальное сходство с дочерью. Тот же серо-голубой оттенок радужки, те же высокие скулы, те же родинки на щеке и белоснежная кожа, оттеняемая пепельно-тёмными волосами. У него они так же вились, и аккуратная чёлка падала на большие, как и у Ирины, глаза, обрамлённые пушистыми ресницами. Граф был очень красив, но его красоту портили надменный взгляд и приподнятый в презрении уголок губ. Художник отобразил их столь искусно, что впору было поверить, что это зеркало и отражение живого человека в нём.

— Найди кого-нибудь из мужчин и уберите его с глаз долой! Его и все остальные! — Ирина продолжала кричать, размахивая полотном перед лицом служанки.

— Но ваша матушка… — пролепетала та, но немедленно умолкла, стоило графине замахнуться вновь.

— Не смей даже заикаться о ней!

— Ирина.

Морен лишь позвал её по имени тем же мягким и спокойным тоном, каким всегда обращался к ней, но это подействовало. Графиня замерла, грудь её тяжело вздымалась, но краска ярости медленно отливала от лица, возвращая ему прежнюю белизну.

Взмахнув рукой, она одним движением накрыла лежащий на полу портрет тканью и быстро зашагала прочь, дальше по коридору. Морен помог подняться служанке — та продолжала держаться за щёку, даже когда он потянул её за локоть, но уже не всхлипывала.

— С-спасибо, — произнесла она, запинаясь и не решаясь взглянуть на него.

— Как часто графиня поднимает на вас руку?