Скиталец: Страшные сказки

— Её самую, дочку его. Теперь уж она графиня, а? — её губы растянулись в полной довольствия улыбке, словно ей самой предложили перенять титул. — Раз в месяц всегда приезжает, спрашивает, как мы тут, со старостой общается. Если что нужно — лошадей, плугов иль тележку новую, — сразу всё достаёт.

Морен внимательно оглядел деревню вокруг. Сбор пшеницы уже миновал, и в каждом дворе покоились заготовленные на зиму стога сена. Чем вызвана такая забота о крестьянах, несложно понять — взамен они работали на хозяев имения в усадьбе, садах и полях, отдавая большую часть урожая. Морен и раньше бывал во владениях дворян, но этот край выглядел на порядок лучше, чем все остальные. Каждый дом ухожен, крепок и цел — ни одной покосившейся, пустой или подгнивающей хаты. На лугах паслись откормленные коровы, во дворах бегали куры и горделивые гуси, вокруг огородов — ровный забор, и почти у каждого порога высокие мальвы всевозможных цветов. О людях в Тихомирье заботились, и это сразу бросалось в глаза.

— Ваш муж сказал, — вернулся к разговору Морен, — что граф защищал имение от проклятых. Это правда?

Старик махнул рукой, отвечая сам:

— Да было б от кого защищать! Тихо у нас, мирно. Всю жизнь я здесь живу, и хоть бы один зверь забрёл к нам. Волков и тех нет, а ты говоришь проклятый!

— Так это не врут, получается? — шёпотом, точно боялась накликать беду, обратилась к Морену женщина. — Графа правда проклятый твой убил? Окаянный?

— Да. И я как раз ищу его. Не подскажете, где мне найти Якуба? Он работает плотником в усадьбе.

— И не только в усадьбе. Он и в деревнях чинит, коли мужик, как мой, непутёвый и сам починить не может. Он сейчас у Пруськи — ей свиньи забор разворотили, вот он его и чинит. А сама Пруська в садах, как и все наши девки. Сбор урожая нынче, не до болтовни им.

Морен поблагодарил их и направился к указанному дому. Ещё издали он заметил человека, которого и описывала ему Ирина. Крупный, широкоплечий мужчина с кустистой бородой и большими ручищами. Он вбивал колья будущего забора в землю и то и дело утирал со лба градом льющийся пот. Когда Морен спустился с лошади перед ним, он бросил на него быстрый взгляд и тут же побелел, как молоко.

— Якуб? Могу я поговорить с вами?

— Вы Скиталец, да? — спросил он заплетающимся языком. — Иришка говорила, что в Церковь обратится, но мы Охотников ждали. Вы на Охотника не похожи, на него похожи…

— Я и не Охотник, вы правы. Но Церковь направила меня, — терпеливо ответил Морен, хотя у него самого сводило скулы — он не любил говорить, что работает на Церковь, хотя именно за это Церковь ему и платила. Да и люди охотнее ему верили и меньше боялись, когда слышали, что он пришёл по воле Единого Бога, а не по обещанию звонкой монеты.

Якуб утёр лоб фартуком, сложил в его карманы инструменты и вытер грязные от земли руки о собственные штаны.

— Вы пришли про окаянного спрашивать, да?

— Да. Вы его видели?

— Не видел я его. Когда в спальню вошёл, не было уже там никого. Окно разворочено, да Иришка без сознания лежит. И Мирина — графиня то бишь — на полу умирала. Лицо когтями разодрано. Крови столько было…

Он то и дело отводил глаза, не глядел на Морена прямо и запинался, не закончив мысль. Плотник был выше него почти на голову и вдвое крупнее в плечах, отчего смотрелся его страх весьма комично.

— А до того, как вы вошли туда? Слуги в доме говорят, что слышали крики.

— Дык были крики. Я в тот вечер пришёл порог чинить. Днём работы много было, пришлось вечером прийти — граф за такое не бранился. Хозяева ругались, крику на весь дом. Ну дык они часто ругались. Граф выпить любил, а как напьётся, Мирину поколачивал… — Якуб потупил взгляд, запоздало сообразив, что, возможно, не стоило говорить этого. — Мы привыкли, дык и не лезли. Да и как можно графу перечить? Ещё прикажет высечь… Значит, кричали они. А потом крики другие стали. Словно бы птица, но куда громче и противно так, — он поморщился. — У меня тогда аж уши заболели, настолько это громко было. Я никогда таких криков не слышал. Ну и… потом женщина кричала. Я уж не знаю кто: Мирина иль Иришка, не разобрать было, но видать, страшно ей стало. Здесь-то я и кинулся выручать. Других-то мужиков в тот час в доме не было, а бабы побоялись. А что дальше, я говорил уже. Одна Иришка живая осталась да кровь кругом.

— Мне сказали, что захоронили два гроба.

Якуб уверенно кивнул.

— Ну дык два.

— И никто не заметил, что второй гроб слишком лёгкий?

Взгляд плотника стал пустым, потерянным. Глаза словно бы заволокла прозрачная дымка, ничто не отражалось в них. Когда он пришёл в себя, то удивлённо спросил:

— А с чего им быть лёгкими? Я ж гробы делал.

Морен опешил. Тут-то до него и дошло. Ирина рассказала Церкви, что погибших было двое, и, только когда он вывел её на чистую воду, призналась, что лишь один. Разве не первой версии следовало придерживаться Якубу?

— Когда вы разговаривали с графиней в последний раз? — спросил его Морен.

— Сегодня. Она в сады направлялась, вот к нам и заглянула.

— Она отдавала вам какие-либо приказы?

— Велела рассказать вам всё.