Скитания

А та же Ирландия? Кто организовал в первой половине XIX века искусственный голод, проводил геноцид, уничтожив больше половины населения? Самая демократическая Великобритания с парламентом и конституцией. А инквизиция, потоки крови в Европе? Какой там Иван Грозный! Смешно. Конечно, везде были преступления, но эти, намного опередив всех, в последнее время ещё взяли себе в привычку какое-то слабоумное лицемерие: все свои злодейства им надо обязательно прикрывать. Переделывают историю, как хотят…

А геноцид православных в Югославии, а Индия… Да что тут перечислять, собьёшься… Говорят, что после Хиросимы и Нагасаки американцы сбрасывали с самолётов аспирин и не забывали это списывать с налогов. Бомбили немецкие города, сносили целые жилые массивы (вместе с жителями), только чтобы потом строительные компании могли строить новые дома и делать на этом бизнес.

— Да, я уже заметил, лицемерие — это их основа. Одни морды лидеров по телевизору чего стоят. Пуговичные глазки, тоненькая улыбочка на устах. А вид такой, аура такая, что в аду встретишь — удивишься. Особенно умилительно, когда они о Христе говорят…

— Сейчас всё меньше и меньше о Христе говорят. Ты вот обрати внимание на другое. Ясно, что их власть здесь — это диктатура бизнеса и банков. Диктатура за занавесом. Но какой ловкий занавес они скроили! Пишут, мол, что наш президент, наши выборы, а выбирать можно только уже проплаченных. Театр марионеток. А в газетах: демократия, свобода… На каждом углу визжат о своей свободе. Это уже само по себе подозрительно. А на деле — такой скрытый и откровенный контроль, что, может быть, Гитлеру и не снилось. Но, что интересно, камуфляж всегда соблюдается, ласково так, аккуратненько, с лицемерной улыбочкой: в газетах двадцать огромных статей, каких надо, но обязательно одна-две маленькие, где-нибудь в стороне, — против. Дескать, вот, у нас демократия, свобода.

— И всё-таки у меня порой вспыхивает надежда, — вдруг проговорил Андрей.

— Это потому, что ты недавно приехал, — холодно ответил Замарин. — И к тому же живо вспоминаешь то плохое, что было там. Но скоро ты будешь вспоминать только хорошее из той жизни. А что касается этой страны… — он махнул рукой. — Америка хвастается своим динамизмом, своим движением, и в ней действительно всё меняется, кроме одного — власти денег и людей, у кого есть деньги, в глобальном масштабе, конечно. И этим пронизано всё: от религии и искусства до воспитания в дошкольном возрасте и похорон.

— И что же делать?

— Что делать? — Замарин иронически развёл руками и посмотрел на Андрея. — Или исчезнуть. Или… Много «или».

— А я считаю, что всё же существует иная Америка. Не говоря уже о том, что здесь много хороших людей.

— Ну-ну. Но не в их руках власть, и не они делают здесь погоду.

— Всё может измениться.

— Кроме одного.

В бар вошли две проститутки. Довольно страшные по своей искусственности и разукрашенности. Они скорее отталкивали, чем привлекали, и походили на манекены. Деревянно подошли к стойке и разместились, так же деревянно крича. Андрей удивлённо загляделся на их искусственность и чуть-чуть испугался: за их клиентов.

— Но самое страшное здесь вовсе не в том, о чём мы говорили, а в другом, — прервал его изумление Миша. — Когда-нибудь ты узнаешь это на собственном опыте.

— А тебе не кажется, что эти проститутки пришли с Марса? — спросил Андрей.

— A-а… Я привык, — Замарин лениво отпил пива.

— Но всё-таки, чем ты здесь занимаешься, кроме живописи?

Замарин Миша ничего не ответил, только улыбнулся, но от его улыбки повеяло ещё большей неизвестностью.

— Ты сам в чём-то изменился здесь. Не во всём, конечно, — добавил Андрей.

— На том свете мы тоже не узнаем друг друга, — засмеялся Замарин. — За тот свет, старик!

И он поднял кружку.

14

Лена и Андрей сидели на неустойчивых стульях в большой, но дико запущенной, грязной, с пыльными стёклами квартире. В квартире уже год жили эмигранты из Москвы — отец и дочь.

Отец, семидесятилетний старик, лежал на диване, взятом с помойки, и кричал (на Андрея смотрели его большие, лихорадочные глаза):

— Вы видите этот шоколад?!! — в руках старика действительно была мокрая плитка шоколада. — Только в свободной стране может быть такой шоколад. Я купил его со скидкой двадцать процентов! Вы хоть понимаете, насколько вы счастливы, что живёте в такой великой демократической державе, как Америка?!

Андрей замер, но почти согласно кивал головой.

— Наконец-то мы на свободе! — старик поднял палец. — Надя, принеси кофе!

В другом тёмном углу комнаты на стуле сидела его дочь, сорокалетняя женщина, которая мечтала здесь кем-то стать. Она незаметно вышла на кухню.

Пальцем старик указал на свой лоб.

— Мы ещё не в силах понять всем своим умом, — сказал он и вытянулся на диване, — что такое свобода. Мы не в силах осознать всё величие Америки.

— Кем вы были в Москве, Дмитрий Константинович? — робко спросила Лена.

Старик повернул на неё уже красные глаза:

— Я был редактором. И мучился.

Надя принесла кофе.