Скитания

— Я хотела бы вас попросить, Андрей Владимирович, помочь мне опубликовать тут мои статьи, — произнесла она. — В «Новом журнале»… У нас нет друзей…

— Как это у нас нет друзей, Надя? — поднялся старик. — Ты что?! В Америке у нас все друзья! Просто Андрей Владимирович, как писатель, мог бы тебе действительно помочь.

«Они воображают, что я многое могу», — с ужасом подумал Андрей.

— Ну, хорошо, потом поговорим о делах, — как-то забито и совсем тихо сказала Надя. — Попьём кофе…

Но Андрей всё-таки рассказал о ситуации в эмигрантских газетах и журналах, кому надо писать и так далее.

— Вы видите, какая свобода! — и Дмитрий Константинович опять как-то призрачно взглянул на Андрея.

…Через час Круговым надо было уходить. Надя отвела Андрея в другую комнату, чтобы дать свои статьи.

— Приходите, Андрей Владимирович, дня через два, — она судорожно сглотнула слюну. — Вы знаете, нас вчера опять ограбили. Это уже четвёртый раз за этот месяц. Хотя смешно — что у нас брать, что мы можем купить на вэлфер? Но здесь трущобы. Тащат даже поломанные стулья. Просто заходят, как на помойку. Сломали дверь днём и вошли. Мы идём и видим — дверь открыта. А в полиции заявили: «Скажите спасибо, что вас не было в квартире. Радуйтесь, что живы. Но мы такими делами не занимаемся, вы знаете, сколько в Нью-Йорке таких квартирных краж случается каждый день?» Так и сказали.

— Да, вот и я обратил внимание, что дверь-то у вас…

— Мы не знаем, что делать. Сначала надо немного отремонтировать квартиру. А денег нет, — тихо сказала Надя.

— Надя, мы придём к вам завтра. И я сделаю, что смогу. Я хочу с вами поговорить — наедине, — медленно сказал Андрей.

— Хорошо, хорошо. Спасибо. Значит, придёте завтра?

Надя вошла в комнату отца:

— Папа, Андрей с Леной придут завтра вечером…

— До свидания, друзья, — отозвался Дмитрий Константинович.

— Как ты думаешь, он верит в то, что кричал? Или он и нас, и всех боится? — спросила Лена у Андрея, когда они неслись в автобусе по нью-йоркской ночи.

— Конечно, он боится. Но он и верит — ты вспомни его глаза!

Дмитрий Константинович умирал — умирал в эту ночь. Нади не было — она убежала за врачом: там, через два квартала, жил их знакомый врач, но у него пока ещё не успели поставить телефон, а местного, американского, врача вызывать было бесполезно.

Отец — в одиночестве — подполз к дыре в окне и дышал. В эти последние минуты он ни о чём не думал: ни о прошлом, ни о будущем, ни о жизни, ни о смерти. Ни о чём.

Послышались тяжёлые, уверенные шаги по лестнице. Открылась дверь. Вошли грабители: двое молодых парней. Один из них быстро взглянул на Дмитрия Константиновича. Тот еле стоял у окна.

Парни, не обращая на него внимания, взяли стол и вынесли его вместе с чайной посудой. Дмитрий Константинович почти в той же позе остался у окна.

Когда Надя вернулась со знакомым врачом, отец был уже мёртв. Он лежал точно на том месте, где стоял вынесенный стол.

15

— Я не могу здесь больше жить! — этот крик на русском языке Игорь услышал днём, посреди грохота и воя Бродвея.

Кричала женщина, в полузабытьи, истерически, её длинные русые волосы разметались — рядом стоял толстый мужчина, видимо её муж, и довольно равнодушно её слушал. Было видно, что ему здесь более или менее нравилось.

Игорь уже привык к подобным и другим картинам. Цель его была тут, на углу, — встретить Андрея и повести его на Сорок вторую улицу, которую последний толком так и не знал до сих пор. Сорок вторая улица — по крайней мере внешне — считалась самой разнузданной в Нью-Йорке. По одну сторону — сплошная порнография: фильмы и прочее, прочее. По другую сторону — фильмы ужасов без прочего, прочего. Друзья решили заглянуть именно в эту сторону.

Андрей появился чуть-чуть весёлый.

— Ну, двинулись, — заявил он.

— Что-то тебя будущие ужасы так веселят, — недоверчиво проговорил Игорь. — Я не так уж люблю эти страсти. Ну уж ладно, тебя сведу.

Сорок вторая опять поразила Андрея своим динамизмом. Потоки автомобилей, людей, крутящиеся рекламы, крик — всё это с утра, днём. Прохожие на тротуарах пребывали всё время в какой-то ажитации; из порнографических закоулков выскакивали потные люди, во всю мощь шла торговля: соки и сосиски мгновенно поглощались. Но были и какие-то худые выжидающие типы, видно, совсем без денег. Реклама орала так победоносно, что, казалось, рёв машин превращался в её рёв. Мелькали и дети…