Скитания

– К сожалению, людей, любящих нашу царственную науку, не так уж много, – грустно сказал монах.

– Нашу?! – Глаза Бруно загорелись. – Вы сказали нашу науку, святой отец? Верно, вы знаток астрономии! Как я хотел бы изучать ее под вашим руководством!

– Я только скромный любитель, но помогу тебе всем, что в моих силах. У меня неплохой подбор астрономических книг.

Монах положил перед Фелипе каталог и с невинной гордостью начал перечислять сокровища древней науки, хранившиеся на полках:

– Вот «Альмагест» Птолемея[126] – великое творение великого ученого, где собрано все, что древние знали о небе. Вот «Звездный каталог» Гиппарха[127] – плод необыкновенного труда целой жизни. Есть у нас редкостная рукопись Аристарха Самосского[128] «О размерах и расстояниях от Солнца и Луны». Это тоже великий ум!..

Фелипе слушал старого библиотекаря затаив дыхание, а тот все называл книги древних греков, арабов, европейских ученых. Лишь немногие из них сумели приобрести Бруно в неаполитанских книжных лавках.

«Как хорошо, что я вошел в этот монастырь! – радостно думал Бруно. – Все эти труды я прочитаю, изучу…»

А дон Аннибале заговорил о великих классиках древнего мира – о Гомере, Фукидиде, Вергилии, Цицероне…

Неизмеримая бездна знания открылась перед юным Филиппо, и он весь погрузился в нее. Новый покровитель руководил его занятиями.

Дону Аннибале Россо было под шестьдесят, от сидячей жизни он отяжелел, приобрел одышку. Но лучистые синие глаза его светились добротой, пухлые старческие руки любовно перебирали листы старинных книг во время разговора.

Дон Аннибале рассказал Фелипе историю своей жизни.

– Я родился в Козенце, это в нашем же Неаполитанском вице-королевстве, – говорил монах приятным глуховатым голосом. – Нас было двое у отца, небогатого дворянина: брат Сильвестро и я. Но с братом наши пути разошлись рано. Он почувствовал влечение к живописи, уехал в Умбрию и поступил в учение к известному Луке Синьорелли.[129] А я всей душой привязался к Бернгардино Телезио…[130]

– К Телезио?! Этому замечательному гуманисту? – в удивлении перебил Бруно. – Но я же ходил слушать его лекции, когда еще был в пансионе у дяди. Он – выдающийся ученый!

– Да, в тесной дружбе с этим самым Бернардино прошли мое детство и юность, – улыбнулся дон Аннибале. – Мы вместе посещали городскую школу в Козенце, вместе поехали в Рим в 1525 году, чтобы там продолжить свое образование. Если бы мы предвидели, чем это кончится! – вздохнул старый монах.

– Вам довелось пережить взятие Рима? – спросил Фелипе.

– Да, мой юный друг, и это было ужасное время. Наемники Карла V[131] во время одной из войн, беспрестанно потрясающих нашу несчастную страну, захватили и страшно опустошили папскую столицу. Это случилось в 1527 году…

– Мой отец тоже был там в это время! – перебил взволнованный Фелипе. – Он защищал город и спасся с большим трудом…

– Значит, мы с ним были товарищами по несчастью в эти ужасные дни. Что там тогда творилось! Немецкие солдаты, жадные до поживы, врывались в дома, пытали граждан, требуя указать, где скрыты ценности. Тысячи и тысячи людей были брошены в тюрьмы и выходили оттуда только после уплаты выкупа. Попали в заключение и мы с Бернардино и томились два месяца, ежечасно ожидая смерти. К счастью, нас выручил влиятельный друг Телезио, мы покинули Рим и удалились в Падую…

Седая голова старика опустилась при этих тяжелых воспоминаниях, и он долго молчал.

– Что же было дальше, падре? – спросил Бруне.

– В пределах Венецианской республики дышалось свободнее. Ведь она была одним из немногих итальянских государств, не поддавшихся испанским завоевателям. В Падуе мы поступили в университет и стали учениками великого Фракасторо.[132]

– Вы учились у самого Фракасторо?! – воскликнул Фелипе.

– Да, я имел эту честь, – с гордостью подтвердил монах. – Джироламо Фракасторо… Какой это был удивительный ученый! Казалось, не было такой отрасли знания, в которой не поработал бы его мощный ум. Географ, естествоиспытатель, геолог, физик… Но наибольшую славу он стяжал как медик и астроном. Это он внушил мне любовь к науке о небе. Фракасторо не был согласен с учением Птолемея и строил свою систему мира, но она слишком сложна, чтобы излагать ее тебе сейчас. Вечера, которые мы втроем – учитель, Бернардино и я – проводили на башне в наблюдении за вечными светилами, никогда не изгладятся из моей памяти.

– Но вы сказали, святой отец, что сер Джироламо был еще и медиком?