Скитания Анны Одинцовой

Ринто явно тосковал по родным местам. Но понимал, что наибольшая опасность подстерегает стойбище именно там. Расстояние от берегов Ледовитого океана до Тихого не так уж велико, а по Колючинской впадине выследить любое оленье стадо не составит никакого труда.

Анна заметила, что Ринто как бы спешил передать ей свои знания. Многое раньше проходило мимо ее внимания. Как оказалось, хозяин стойбища обладал довольно значительным числом помощников-кэлет, которые существовали в разных проявлениях. Те, кто был нужен в повседневной жизни, висели на задней стороне мехового полога, недоступные человеческому взору, но по тому, как их кожаные, деревянные и костяные лики лоснились салом и засохшей кровью, видно было, что Ринто чаще всего обращался к ним.

— Почему их облик такой неопределенный, неясный? — спросила Анна.

— Потому что они такие и есть, — ответил Ринто. — Они в своих проявлениях расплывчаты, приблизительны. Это позволяет нм легко менять свое обличье. Они как людские помощники. Когда они по-настоящему помогают мне, я бываю к ним добр и щедр. Но если нет, то, соответственно, они получают наказание.

— Какое?

— Я перестаю их кормить. А то могу и побить, — просто ответил Ринто.

Это откровение слегка смутило Анну. Неужели и ей, когда она станет признанной энэнылын, придется прибегать к таким способам воздействия на своих кэлет-помощников?

— Может быть, у женщины-энэнылын есть отличия от действий мужчины-энэнылына? — осторожно поинтересовалась Анна.

— Никаких, — ответил Ринто, но, подумав, признался: — Бабушка Гивэвнэу никогда мне об этом не говорила, но, думаю, все же какие-то различия есть. Это зависит от самой женщины. Потому что, став энэнылыном, человек зависит только от своих отношений с внешним миром. Уже никто не может давать ему советы или понуждать к каким-то действиям.

Оставаясь наедине с собой, Анна пыталась обнаружить внутри своего существа признаки нового способа осмысления действительности, следы магического мышления, о котором так много и красочно писали европейские авторитеты этнографической науки. Она пыталась, пусть для начала, своим собственным воображением населить природное окружение «хозяевами», «кэлы», услышать неслышимые для слуха обыкновенного человека их голоса. Иногда ей казалось, что она и впрямь что-то слышит, чувствует.

Особенно в тихие звездно-лунные ночи, когда ничто не нарушало огромной белой тишины, окутавшей яранги, покрытые снегами горы и холмы, берега ручьев и рек, склоны долин, взрыхленный оленьими копытами снег на пастбище, торчащие из сугробов кусты тальника, нарты, прислоненные к стене жилища.

Она старалась растворить себя в этом безмерном покое, обратить мысли туда, в Зенит, где на разных уровнях разных небес обитают Всемогущие. Она долго не могла настроиться. Все чаще возникала мысль об огромном расстоянии, которое отделяет ее от Ленинграда, от родного дома. Расстояние не только физическое, но и временное. Потому что тот образ жизни, который она ныне ведет со своими новыми родичами, сохранился почти в полной неизменности со времен неолита, несколько тысячелетий. Так жили люди в долине Нила еще далеко до царствования фараоновых династий, задолго до рождения Иисуса Христа, возникновения Римской империи… Она как бы собственной волей повернула течение времени вспять, почти достигнув вожделенной цели человечества — изобретения машины времени…

По краю неба чиркнула падающая звездочка, и Анне показалось, что она услышала какой-то скрежет, скрип. Неужто это звук падающей звезды?

Скрип становился все отчетливее, и вскоре Анна увидела идущего к ней человека. Еще издали она узнала Рольтыта. Видно, он, как часто делал, оставил стадо на попечение младшего брата, а сам отправился к себе в ярангу.

— Ты не спишь? — спросил Рольтыт.

— Вот, не сплю, — ответила Анна. — Слушаю тишину.

— Разве можно — слушать тишину? — усмехнулся Рольтыт. — Можно слушать шум движущейся, текучей воды, ветра, голос, вой волка и хорканье оленя, плач ребенка, даже дыхание человека… А тишину… Нет, так не бывает.

— Когда слушаешь тишину, слушаешь собственные невысказанные мысли.

Рольтыт насторожился:

— И чужие?

— Бывает, и чужие.

Рольтыт с опаской поглядел на Анну. Кроме плотского вожделения, которое возникало каждый раз при встрече с тангитанкой, Рольтыт чувствовал странное внутреннее беспокойство, таинственную опасность, исходящую от этой все еще остававшейся для него загадочной женщины.

— И мои тоже?

— Разве они у тебя такие уж недоступные?