Скитания Анны Одинцовой

Теперь уже ни для кого в стойбище не составляло тайны, что Ринто готовит себе замену в ее лице. Всех смущал этот выбор, но никто не высказывался вслух, если не считать колких замечаний, которыми Рольтыт осыпал своего младшего брата. Но Танат отмалчивался, и это еще больше распаляло Рольтыта. Сам он не претендовал на место шамана, отлично представлял и трудности, и ответственность этого положения. Но выбрать тангитанку, человека чужого племени! Об этом Рольтыт не слыхал даже в самых древних сказаниях. Может быть, «слушание тишины» входило в число уроков шаманизма? Кто его знает! А как Анна и впрямь обретет власть в стойбище, а значит, и над Рольтытом и его семьей? Страшно подумать, что будет! Как было хорошо, когда ее не было! Жили мирно и спокойно. Будущее было ясно: Танат уезжает в Анадырь учиться, вторым по значению человеком в стойбище становится Рольтыт. Кто знает, может, в тех обстоятельствах, он и смог бы сам обучиться некоторым обрядам. Он ведь знает, что нужно делать при заклании домашнего или дикого оленя, какие жертвоприношения следуют по главным сезонам, да и в звездном мире он может путешествовать с детства. Вот только ему ни разу не довелось пускаться в самую дальнюю дорогу в другие миры с помощью волшебного гриба-вапака. Такой чести удостаиваются только особо посвященные и те, кто вдохновляются свыше. Зачем надо было уходить из Уэленской тундры, убегать в чужие земли? Живут же другие оленеводы и в колхозах. Они как бы отдают собственных оленей в общественное стадо, даже подписывают какие-то бумаги, а на самом деле по-прежнему являются настоящими хозяевами, и все вокруг понимают это.

Если бы не было этой тангитанской женщины… Интересно, обрела ли она уже ту телесную непроницаемость, какая бывает у настоящих энэнылынов? Такого человека невозможно убить, заколоть ножом или копьем, и даже пуля его не берет.

— А ты слышишь, о чем я думаю? — с замиранием сердца спросил Рольтыт.

— Конечно, слышу, — ответила Анна.

— Но ведь одно дело — думать, и совсем другое — совершать…

— Мысль всегда идет впереди деяния.

— Да ведь то, о чем я подумал, я никогда не совершу, — вдруг умоляюще произнес Рольтыт. — Я не такой человек… Не надо обо мне худо думать.

— Я о тебе худо не думаю, — медленно проговорила Анна.

Ей вдруг стало приятно сознавать, что этот человек практически находится в ее власти. Неужели та сила, о которой говорил Ринто, уже вселилась в нее, и она может повелевать людьми, руководить их поступками, войти в их нутро? Хотя она и не чувствовала присутствия чего-то особенного в собственной душе, но вот доказательство — пресмыкательство Рольтыта перед ней. Значит, что-то есть!

Рольтыта охватило состояние полного расслабления, словно в мгновение из его тела ушла вся сила, вытекла вся горячая кровь и упругие, тренированные мышцы превратились в мягкие ткани. Он упал на колени, и тело его сотрясло рыдание.

— Встань, Рольтыт! — приказала Анна. — То, о чем ты думал, пусть выветрится из твоей головы и больше не возвращается.

— Но у меня нет сил! — захныкал Рольтыт. — Верни обратно в меня силу!

Анна неожиданно для самой себя выпрямилась и громко, торжественно произнесла:

— Возвращаю тебе силу! Встань!

Анна знала из этнографической литературы, что шаманы широко пользуются методами гипнотического внушения, но, откровенно говоря, она таких способностей за собой никогда не замечала. Может, они возникли за это время, или, Ринто исподволь, незаметно для нее самой передал их?

Но, к ее удивлению, Рольтыт медленно поднялся с колен и сделал несколько шагов.

— Спасибо тебе, Анна! — проникновенно и подобострастно произнес он. — Я тебе буду всегда служить. Исполнять все твои приказания!

Он повернулся и пошел к яранге, сначала медленно, потом все больше ускоряя шаг, пока не перешел на бег.

Анна с удивлением смотрела ему вслед.

Как-то перебирая свои вещи, она взяла в руки последнюю тетрадь своего научного дневника, подержала, как бы взвешивая. И положила обратно: теперь, в настоящем своем положении, она просто не могла себе представить, что может беспристрастно, как бы сторонним взглядом, описывать все происходящее с ней. Это теперь, как ей казалось, было абсолютно ни к чему. И только мешало понимать, вбирать в себя новое знание, новое представление об окружающем мире.

Иногда ей казалось, что эти несколько месяцев прибавили ей десятки лет, и порой она глядела вокруг, как человек много поживший, умудренный опытом. Она заметила и еще одно: теперь она смотрела на Таната скорее по-матерински, чем как жена. В редкие часы их физической близости она ласкала его, как ребенка, иногда даже невольно называя его уменьшительным именем.

Однако Танат воспринял эту перемену в ее характере и поведении как полную воплотившуюся реальность, превращение Анны и впрямь в настоящую чаучуванау.

Оленьи важенки наливались новыми плодами, пока еще невидимыми, жизнь в стойбище шла согласно издавна заведенным обычаям, и в небе больше не появлялись грохочущие самолеты.