Скитания Анны Одинцовой

Время давно перевалило за полночь. Вскоре должно взойти весеннее солнце. Но снег все еще сохранял ночной наст и с хрустом ломался под ногами.

Гости еще спали. Ринто почему-то подумал, что к утру спящий человек почти перестает храпеть: видно, готовится просыпаться.

В яранге уже потрескивал костер, и дым поднимался к вершине конуса — к дымовому отверстию.

В тишине весеннего утра, под синевой нависшего снежного козырька, Ринто взял Анну за рукав кэркэра и медленно произнес:

— Пришел великий час нашего испытания. Прежде всего, я хотел повиниться перед тобой, что не смог сделать твою жизнь в тундре спокойной и безмятежной. Видимо, такие дни для нашего народа кончились… Я уже сообщил сыновьям, что решил принести себя в жертву. Пусть меня увозят, судят, расстреливают, но оставят в покое вас. Надеюсь, договорюсь с Ататой. Он все же наш земляк, хотя и человек другого племени. Я также сказал сыновьям, что ты остаешься за меня старшей в стойбище. У них хватит разума повиноваться тебе, а ты человек сильный и умный, сумеешь с ними справиться.

— Я не уверена, что справлюсь, — ответила Анна, пораженная услышанным. — Я — женщина.

— Бабушка Гивэвнэу тоже была женщиной. Однако она вырастила нас и сохранила наше стойбище, наше стадо.

Брезент палатки заколыхался, и наружу выполз Гатле, продирая глаза тыльной стороной оленьей рукавицы. Потом вылез второй каюр, Ипэк, а за ними показался сам Атата. Все трое встали в ряд за палатку и зажурчали в снег, сопровождая это громкими выхлопами утробного воздуха.

Завязывая витой шнурок на меховых штанах, Атата кивком подозвал Ринто:

— Будем чаевать и разговаривать. Готовиться к переходу в Уэлен.

Внешне Ринто казался нисколько не удрученным всем случившимся. После принятия окончательного решения он почувствовал себя успокоившимся: он теперь знал, что надо делать, что ожидает его.

За утренним чаепитием, которое выглядело почти что праздничной трапезой по обилию мяса, оленьих лакомств — прэрэма, костного мозга из оленьих ног, квашеной зелени и даже мелко наколотого сахара, Ринто распоряжался как радушный хозяин, встречающий дорогого гостя. Чего нельзя было сказать об Атате, хмуром, насупленном, хотя он умылся твердым зернистым снегом. Он чувствовал себя пасмурно и тягостно от вчерашнего выпитого. Он знал от опытных русских, и прежде всего от секретаря окружкома партии Грозина, что это состояние можно снять небольшим количеством алкоголя. Но Атата испытывал такое отвращение к спиртному, что скорее соглашался терпеть и страдать, нежели даже понюхать дурной веселящий напиток.

Сделав большой глоток крепкого чая, он спросил Ринто:

— Сколько тебе надо времени, чтобы отправиться в путь?

— Я готов хоть сейчас.

— А твои люди, оленье стадо?

— Я решил отправиться с тобой один. А люди пусть остаются. Со мной можете делать что хотите, но моих родных прошу оставить в покое.

Атата некоторое время молча и пытливо всматривался в непроницаемое лицо Ринто, пытаясь переварить только что услышанное.

— Значит, так ты решил? — в голосе Ататы послышались зловещие нотки.

— Да, это мое решение, — спокойно ответил Ринто.

— И долго ты думал над этим?

— Всю ночь не спал.

— Зря не спал. Мог спокойно спать. Потому что ты не имеешь никакого права принимать решение. Это сделали давным-давно наш великий вождь и учитель Иосиф Виссарионович Сталин, Центральный комитет партии большевиков и Советское правительство.

По мере того как Атата говорил, голос его повышался, набирал силу, и, к концу речи, он уже кричал.

Заплакал проснувшийся Тутриль.

— А ты не кричи! — вдруг подала голос Анна. — Почему ты повышаешь голос в чужом жилище? И почему ты ссылаешься на Сталина? Он что, лично тебя просил так себя вести с людьми?

Не ожидавший этого Атата замолчал. Ринто воспользовался паузой.

— Я отдаю себя добровольно и сознательно в заложники. Можете меня увозить куда надо… Зачем вам мои сыновья, женщины и малые дети?

Но Атата уже взял себя в руки.

— Будет так, как я сказал… У меня есть право: за неповиновение — расстрел на месте! Двинемся в Уэлен все.

— А я вот не поеду! — вдруг заявила Анна. — У меня научная командировка!

— Что касается тебя, — медленно выговорил Атата, — есть секретный приказ «органов».

— Покажи! — потребовала она.

— Это устный, секретный приказ.

Атата никак не ожидал, что Анна Одинцова проявит такую строптивость.

— Ты человек нашей земли, близкого нам народа, — медленно и спокойно заговорил Ринто, обращаясь к Атате. — Никто из самых больших начальников так хорошо не знает нашу жизнь. И ты должен понять: какой тебе резон тащить всех в Уэлен? Пусть они остаются здесь. А когда телята окрепнут, двинутся на побережье, к Уэлену, как это всегда водилось.