Скитания Анны Одинцовой

— Я бы могла пристрелить тебя и сунуть обратно в сугроб… Но надеюсь, ты понял: это предостережение свыше.

— У меня, кажется, сломана нога, — простонал Атата.

И впрямь, его нога как-то неестественно была подвернута.

— Но ты жив, — бесстрастным, ровным голосом произнесла Анна. И отвернулась.

Подошел Рольтыт. Лицо его было искажено гневом и горем. Анна заметила в его руке старый винчестер. В последнюю секунду, извернувшись каким-то образом, она сумела схватиться за ствол, и тут же почувствовала жаркое прикосновение, словно кто-то провел раскаленным проводом по правому бедру. Поначалу она даже не почувствовала боли, но заметила, как намокла шерсть и на белый снег закапала кровь, проделав глубокую темную воронку. Рольтыт отбежал в сторону, изрыгая проклятия и завывая, как голодный волк, которого отгоняют от стада.

Атата посмотрел на Анну, и она услышала его хриплый голос:

— Спасибо… Ты спасла мне жизнь.

Морщась от боли, он отстегнул от пояса кобуру с пистолетом и подал Анне Одинцовой.

Два дня понадобилось, чтобы откопать и похоронить погибших. Рана у Одинцовой оказалась не опасной: глубокая царапина в мягкой ткани. Слегка прихрамывая, она совершила все полагающиеся обряды, принесла жертвы и сказала Рольтыту:

— Отправляйся в стадо и собери разбежавшихся оленей.

14

У Ататы нога так и не зажила как следует. Он ходил прихрамывая, опираясь на палку. Придя в себя, он спросил Анну:

— Что ты собираешься делать со мной?

— Ты должен уйти, — ответила она. — Но прежде ты должен дать клятву, что никогда больше не будешь преследовать наше стойбище.

— Этого я не могу обещать.

— Почему?

— Потому что я — большевик. Я давал клятву партии и Советскому правительству, а через них — великому Сталину. Настоящий большевик лучше умрет, чем предаст дело своей партии.

— Значит, тебе придется умереть, — спокойно сказала Анна Одинцова.

Атата встрепенулся:

— Умереть?

— Да.

— Но кто меня убьет?

— Сам себя убьешь. А если сил не будет — поможем тебе, как ты помог уйти из жизни моему мужу и свекру.

— Но я не виноват! — воскликнул Атата.

— От твоего выстрела сорвалась снежная лавина. Ты — здешний человек и должен знать, что такое может случиться и такие опасные места надо проезжать в полной тишине.

Атата вырос на длинной узкой галечной косе, уходящей далеко в открытое море. С коварством снежных лавин он столкнулся во время долгих путешествии по тундрам Чукотки. Но сам ни разу не попадал под них и как-то не придавал им особого значения. Кто мог предполагать, что от слабого выстрела нагана может сорваться такая громадная масса снега и похоронить под собой столько людей и собак? Если бы они ехали в середине каравана, как он это делал раньше, не сидеть бы ему сейчас в чоттагине и не беседовать с Анной, с этой необыкновенной, волшебно притягательной женщиной.

Атату пока поселили отдельно, во втором пологе главной яранги, и, просыпаясь по ночам, он пытался услышать дыхание Анны, воображал себя рядом с ней. Он не торопился покидать стойбище, которое медленно двигалось по направлению к побережью Ледовитого океана, к старым летним пастбищам, именно туда, куда должен прибыть Атата.

Снег почти всюду растаял. Зловещее ущелье осталось далеко позади, и порой приходилось пережидать несколько дней, пока разбухшая от весеннего разлива какая-нибудь речка возвращалась в свое русло, и оленям можно было перейти ее вброд.

Несколько раз над стойбищем пролетал самолет, иногда так низко, что едва не задевал верхушку жилища. Атата размахивал своей старой рваной рубашкой и кричал:

— Тымнет! Я здесь!

Опасаясь за свою жизнь после разговора с Анной, Атата потребовал обратно свой наган, но получил отказ:

— Без оружия в нашем стойбище ты не будешь никому угрожать.

— Выходит, ты стала хозяйкой стойбища, — усмехнулся Атата. — Владелицей огромного, самого большого на Чукотском полуострове оленьего стада. Таким образом, ты автоматически становишься классово чуждым советскому народу человеком.

— Я не сама стала главой стойбища, — спокойно ответила Анна, — так сложились обстоятельства, и такова была воля Ринто.

— Когда же он успел это тебе сказать? Ведь он погиб неожиданно.

— Он знал, что не вернется. Еще не было случая, чтобы схваченный советскими властями оленевод возвращался. Но он верил в милосердие, в понимание со стороны своего земляка и надеялся, что ты ограничишься только его арестом. Об этом в стойбище знают все. И самое главное, о чем ты не догадываешься. Ринто успел передать мне главные шаманские знания.

Атата громко расхохотался.

— Ты еще и шаманкой стала! Это значит, что ты дважды классовый враг, и ты должна быть уничтожена. Кто не с нами — тот против нас. Если враг не сдается — его уничтожают.

— Если ты только попробуешь это сделать, мне придется тебя убить, — спокойно произнесла Анна, и Атата понял, что это не пустые слова.

Он почувствовал, как повеяло холодом смерти от слов этой женщины. Этот животный страх, ужас перед близкой смертью, который он недавно испытал под снежной лавиной, странно смешивался с нарастающим плотским желанием, словно внутри у него зрел огромный, наполненный горячим гноем нарыв.