Скитания Анны Одинцовой

Катя напекла лепешек, заварила чай. В этот вечер Рольтыт отдыхал в стойбище. Вамче привез ему бутылку, и Рольтыт был необыкновенно разговорчив и смел.

— Я и раньше говорил: глупо бегать от Советской власти. Если бы слушались меня, все были бы живы…

— Тогда я бы оставалась в мужниной яранге, — тихо и мечтательно сказала Катя, — и Тутриль был бы с отцом.

— Теперь я — твой муж, и Тутриль — мой сын! — сердито прервал ее Рольтыт. — Скоро и Анна станет моей женой. Так положено, согласно старому обычаю.

— А если она не захочет? — спросила Катя.

— Мало ли что! — расхрабрился Рольтыт. — Ты ведь тоже не больно хотела перебираться в мою ярангу. Однако живешь со мной! Так будет и с Анной Одинцовой.

Уверенность в том, что Анна станет его женой, понемногу укреплялась в сознании Рольтыта. Несколько смущало ее шаманство. Но он втайне надеялся, что оно не окончательное, как бы не завершенное. Он был свидетелем, как пуля задела бедро новоявленной шаманки, из открытой раны полилась кровь. Настоящие шаманы не боятся никакого оружия, даже тангитанского, огнестрельного. Их можно убить только особо освященным копьём. Значит, Анна Одинцова остается обыкновенной, смертной женщиной.

Поздней осенью надо было откочевать на зимние пастбища. Там, вдали от Уэлена, в долинах с нависшими смертельными снежными лавинами, можно будет серьезно поговорить с этой женщиной, лишить ее власти главы стойбища и сделать ее женой. Жаль, не удалось порасспросить младшего брата об особенностях физической близости с тангитанской женщиной. Рольтыт несколько побаивался будущих своих отношений с ней.

Выбрав время, когда матери не было дома, Рольтыт вошел в чоттагин отцовой яранги, которую теперь занимали вдвоем Вэльвунэ и Анна. Рольтыт достал фанерный чемоданчик, в котором хранились книги и толстые тетради, исписанные мелким почерком. На многих страницах были нарисованы яранги, разные предметы обихода и даже ночное небо с главными звездами. Толстые книги в твердых переплетах, оклеенные специальным, прочным материалом, были и на русском, и на английском языках. Еще учитель Лев Васильевич Беликов привил своим ученикам особое, благоговейное отношение к печатному слову. Поэтому сердце у Рольтыта колотилось у самого горла и часто не хватало дыхания. Приходилось время от времени останавливаться, переводить дух, прислушиваться к звукам на воле, чтобы не быть застигнутым матерью. Какой надо было обладать невероятной грамотностью, чтобы разбирать написанное на двух разных языках! Анна как-то говорила, что сначала училась десять лет в обычной средней школе, потом — пять лет в университете и еще три года в специальном ученом заведении, название которого Рольтыт хорошо запомнил — аспирантура. И все это происходило в далеком городе Ленинграде, где когда-то правил русский царь, где началась революция под водительством двух людей — Ленина и Сталина. Первый давно умер, еще до рождения Рольтыта, а второй еще жив, и недавно, по словам Вамче, все народы Советского Союза отметили его семидесятилетие. Сталин стал не только наследником великого Ленина, который хранился нынче у Кремлевской стены в Москве, но продолжателем, превзошедшим своего учителя. Он победил немецких фашистов, стал не просто генералом и маршалом, а генералиссимусом, и народы всего мира смотрят на него с благоговением и надеждой. Он хочет, чтобы Рольтыт стал колхозником и отказался от своих оленей в пользу коллективного хозяйства. В глубине души Рольтыт готов был отдать отцовских оленей, не проводить больше дни и ночи в холод, дождь и снежный ураган, сторожа стадо. В колхозе много народу, и каждый работает в меру своих сил и возможностей.

Рольтыт выволок фанерный чемоданчик на волю и погрузил на легковую нарту.

Деревянные полозья плохо шли по траве, и пришлось немало потрудиться, чтобы достаточно далеко отойти от стойбища.