Читаем Скитники полностью

«Летописание отеческой обители, нарожденной по воле схиигумена Сергия», а на следующей, побуревшей от старости странице — буквами помельче:

«Писано иноком Никитой для доверительного извещения потомков и незабвения жития в славном Сергиевском монастыре, трудами нашими здравствующем.

Начато в лето 7195[106] года по наказу многоименитого уставщика Кирилла. Аминь.

* * *

По неправедной воле антихристки Софьи[107], нас, рабов Божьих, преданных отеческой вере, сторонников казненного на Лобном месте столпа правоверия отца Никиты[108], всего 57 душ, изгнали лета 7190 от сотворения мира из Калужского леса и под стражей, сменяющейся от града к граду, препроводили в ссылку в Якуцский острог.

В дороге пеши, студены были боле лета. Сопроводительные служилые кто мучили, помыкали нас, лаяли да укоряли, а кто сам душой прикипал к воззрениям древлеправославных христиан, и токо творил вид пред десятником, якобы и они неприязненны к нам. Явились до места не все. 7 страдальцев Господь на Суд прибрал.

Из острога с двадцатью аманатами[109] загнали в непролазную глушь валить лес для нужд постройки новой крепостцы. Там терпели, босы и наги, много издевательств и лаяния от бражных служивых воеводы. Голодали до невозможности. Ели что попало. Перебились кое-как скитающеся по лесам и острым камениям, разными кореньями. Голова караульных стал зело притеснять и так помутился с браги, што покусился на мой живот. Стрелял три раза, но Божиею волею на полке порох пыхнул, а пищаль не стрелила. Я было обмер со страху. Да Господь не дозволил. Тако было трижды. За сие неправедное деяние Бог строго покарал неправедного притеснителя. Тот сильно занедужил и много не мог двинуться с места. Слава Ему, Владыке нашему — век за правых стоит. Аминь.

Припасли леса с избытком. Вязали в два сорока плотов для четырех башен и ста сажен острожных стен. С ними двадцать плотов долготья на избы и церковное строение. Сплавили лес к устью незнамой речки и споро возвели ту крепостцу.

В зиму нас не кормили. Спасались как могли. Варили сосну, коренья. То один, то други падати с морока голода. В ину пору повалившись наземь который и встать не мог и спрашал бедный нас: „Долго ли сея муки терпеть?“. А оправившись, сам себе прекословил: „До самыя смерти во обличение никонианства“. Слава Богу, поддержали служивые, сочувствующие отеческой вере. Носили тайно по тьме. Иной раз кусок скотского мясца, иной мучки и овсеца, колико сойдется. Иногда и полпудика накопят и передадут.

До тепла не чаяли дожить, как чудо-таки свершилось, Господь смилостивился. Воевода, бесом пораженный, по воле Божьей сгорел в избе с сотоварищами антихристами. Муки тем наши кончились, ибо все поели досыта и промеж собой и со служивыми побратались, яко семья одна. Нашего многопочтенного старца Сергия на общее водительство определили. На соборе все высказали намерение так и жить сообща, по-доброму.

Тунгусы про наши перемены не ведали. Много раз прежде обиженные воеводой собрали свое немирное войско и коварно пожгли крепостцу сперва весной, второй раз осенью. Пожгли все до крохи. Поруха нам велика была.

Что делать? Снарядили послов к ихому князьцу просить мира, ибо не ведали своей вины перед иноверцами. Тот рек нам так: „То наша земля. Уходите жить дале. Там ничья земля и отныне будет до самыя смерти ваша. Живите, зла нам не чините, и мы вас злом не укорим“. Дал проводника, сотню оленей, провизии на пеши ход, чуток рухлядишко. Так и порешили, добром, не поминая зла. Побрели пеши, куда сказано, почти наги телом, яко птенцы токо родившись. Много лиха натерпелись, однако ладно дошли, потерь, слава богу милостивому, не имели.

На сим благодатном холме место заняли в лето 7199. Живем таперича тута без лиха и притеснения, дружною общиною, не поминая блудню еретическую от Никона. Пищи довольно сами растим. Токо для надежности монастырь из камня, огню не посильного, на века ладим. Слава богу, нужды великой, как прежде, не ведаем. Птиц зело много. А рыбы и того боле. Жирны гораздо — жарить нельзя: жир все будет. То велика награда Божия нам за неослабное стояние за веру отеческу. Повеличали земли сии вокруг холма и дале за многие воды „Беловодьем“. Аминь.

* * *

Лето 7203 года. Построились недалече две общины с самого Камня. Всего 29 душ мужискаго полу. Чисты яко ангелы. 5 лошадей с жеребцом.

Бысти отцу Варфоломею знамение чудесное, творимое силой Божией. Показал он, что Никоновым христопродавцам уготована зело страшная кара, а его любит и слушает Бог.

* * *

Лето 7207 года. Произошла прибавка из одноверцев с Керженца. 16 душ мужискаго полу, с ними коров 5 и бык и лошади. Всего скотских голов 12.

Эту зиму морозы велики бысти и 3 коровы прискорбно затомили беси.

* * *

Ныне в лето 7213 года, приняли в свое духовное лоно пять новых общин, не приемлющих ереси Никоновой. 39 душ мужискаго пола. Послали из страны Беловодья на четыре стороны ходоков по… для …. Творищи… Не единым хлебом живе человече, но всяким словом, исходящим из уст Господних.

Собрали 500 пудов ржи.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза