Склейки

– Арина! – кричу я и сбегаю вниз по лестнице. Она – в дверях второго этажа.

– Да?

– Арин, ты не знаешь, когда эфир у Вертолетовой? Мне надо... спросить... у нее...

Я не могу придумать объяснения, но Аришка, добрая душа, готова подсказать, не дожидаясь никаких объяснений:

– Сегодня с шести,– отвечает она.

День тянется долго-долго. Я часто смотрю в окно, но там все никак не стемнеет, лишь тонкий серпик месяца бледнеет на голубом небе.

– Что? Да вы что! – говорит Данка в трубку.– Сейчас приедем. Надь, собирайся!

– Что случилось? – спрашивает Надька, деловито подтягивая к себе блокнот и ручку.

– Дед умер. В очереди за льготами.

– Да ты что!

Надька как раз пишет сюжет про эти самые льготы. Их только что объявили, и все пенсионеры, словно боясь, что не успеют, ринулись их получать. Так бывало всегда: в первые дни новых льгот там, где их выдавали, выстраивались жуткие очереди. Старики бранились, толкались, путались, кто за кем стоял, глотали таблетки, а уже на следующий день коридоры перед кабинетами пустели. И всегда чиновники делали вид, что не знают о социальных стариковских страхах.

Но Надька не успевает выехать. Спустя минуту после ухода она вновь появляется в дверях.

– Да почему? – кричит она, и резкий, как у чайки, голос эхом разносится по коридору.– Что тут такого?

Следом за ней идет Виталь. Он втолковывает ей что-то тихо и низко, почти шепотом. В кабинет не входит: манит к себе Данку, и они скрываются на курительном балконе.

Надька с обиженным видом усаживается на стул, демонстративно не снимая шубы.

– В общем, так,– объявляет Данка, входя в кабинет.– Звонили из областной администрации. Им звонили, что нам звонили, и они сказали, что в материале про льготы о деде не должно быть ни слова.

– Это кто так быстро сообразил им позвонить? – фыркает Надька.

Данка пожимает плечами.

– Так никто не собирается губернатора обвинять! – настаивает Надька.– Может, этот дед и так бы умер. Может, ему было пора. Просто душно, разволновался, вот и...

– Надь, все! Виталь сказал: вопрос закрыт.

– Да давай скажем. Пусть мне завтра влетит. Вали все на меня.

– Тебе это зачем?

– Да надоело это все. Как что, так пенсионеры прутся толпой, а так хоть подумают, стоит ли идти. И чиновники, может, что-то поменяют, чтобы давки такой не было. Может, поименно станут приглашать, талончики им дадут на время. Деды это любят, у них всю молодость поликлиника была по талончикам.

– Надь, вопрос закрыт.

– А...

– Виталь сказал, что нас знает, а потому просил позвонить ему, когда сюжет будет готов: придет смотреть, что мы туда впихнули. Ему звонили. Все. Пиши себе – про льготы.

Все пишут сюжеты. Данка ушла в студию набивать рыбу для подводок – выпуск уже сведен. Мы молчим, но тишина за нашими спинами вязкая, резиновая. Нам важен даже не столько этот дед: деда, безусловно, жалко, но в его смерти, возможно, никто и не виноват: просто так совпало, так случилось. Нам мерзко и противно от того, что не разрешили даже съездить, спросить, разобраться. Сказали «нельзя», будто «фу» – дрессированным собачкам.

– Бред! – неожиданно громко говорит Лиза.

– Ага! – раздраженно вторит ей Надька.

– Почему нельзя сказать?

– Вот и я говорю...

– А помните,– вступает Анечка,– как мы с мэром ссорились?

Девчонки согласно кивают, и на лицах их появляются вялые полуулыбки.

– А что было? – спрашиваю я, не заставшая того времени.

– А! Его тоже не показывали,– сообщает Надька.– У нас тогда учредителем была только городская администрация. И вот они по договору должны были перечислять нам какие-то деньги. Но, видимо, не маленькие. И вот мэр месяц не перечислил, второй не перечислил – и понеслось.

– И что?

– Директор – тогда еще был другой директор – пришел и сказал, чтобы мэра не было на экране вообще.

– Как это?

– А вот так. Мы его спрашиваем: а как же официальные городские мероприятия? Мы же не можем сделать вид, что их не было! А он: мероприятия пусть будут. А мэра не показывайте. И вот мы, как идиотки, снимаем расширенное заседание при главе города без главы города. Операторы в курсе. И вот, представляешь: полукруглый стол. На общих планах – одна половина дуги и вторая половина дуги, а центра – где сидит мэр – нету. Только, разве что, плечо его, по которому различить, кто это, совершенно невозможно. Ни одного синхрона. Все его заявления пересказываем обезличенно и своими словами, так что абсолютно непонятно, кто все это заявил. На мероприятиях, когда нужно брать интервью у него, проходим мимо с улыбочками такими идиотскими: извините, мол...

– А он?

– А что он? Он – мужик нормальный, он же понимал, что мы тут ни при чем. Даже, мне кажется, сочувствовал.

– Слушай, так это же бред!

– Бред,– охотно соглашается Надька.

– То есть вы просто удалили главу города... Стерли?

– Ну да. Никто даже и не заметил... особенно. Новости все шли: про заседания, про тарифы, про горячую воду. Просто комментировали другие люди.

– И слухов не пошло?

– Каких?

– Что он серьезно болен или вообще умер?