...ское царство

С интерьерами, разумеется, поначалу тоже возникали проблемы, поскольку обстановка подчас нам требовалась самая пышная, самая жирная, такая, на которую двум процентам моих соотечественников остальные девяносто восемь собирают деньжонки в поте лица своего. Но телевидение уже успело выработать особый фасон в общении с держателями дорогих магазинов: дайте, мол, нашим дикторам поносить какой-нибудь ваш костюмчик или позвольте маленький такой синхрончик снять в ваших палатах, а мы за это будем вас рекламировать, рекламировать, рекламировать, и так, и эдак, и в титрах, и бегущей строкой, и еще поцелуем вас за это куда скажете.

Вот и мы решили расстаться с невинностью, и ради съемок сцен в царских интерьерах склонили к мезальянсу предивный мебельный салон с упоительным названием «Наш Версаль». Мебель в нем была столь несусветно дорога, что, если и имелось в нашем городе несколько семей, способных что-то здесь приобрести, то в течение пары лет все свои потребности они должны были удовлетворить, и совершенно не проясненным оставалось: на чем же здесь делают оборот. Впрочем, по здравом рассуждении становилось очевидным, что оборот они делают на чем-то совсем другом, а мебель выставлена тут вовсе не для того, чтобы ее покупали, а для обозначения формальных источников дохода. Вообще-то, ни в какой рекламе на нашем вечно побирающемся телевидении «Наш Версаль» не нуждался. Да вот президент мебельного салона (именно так он себя и величал, и в документах, и на словах), Руслан Фридманович Паюс, имел небольшую слабость, — ему приятно было видеть себя в телевизоре, предваряющим каждую новую серию минутным комментарием, в котором он чесал языком о своей любви к искусству. Но Руслан Фридманович сразу же выдвинул и еще одно требование: внести его имя в титры, как соавтора сценариста, то есть меня. У всех свои пристрастия. У президента Паюса они были таковы. Он как-то хвалился, что имеет три запатентованных изобретения в самых разных областях техники, и даже показывал нам свидетельства. Но тут я не могу сказать с определенностью, действительно сам ли он что-то там придумал, или, подобно Томасу Эдисону скупал перспективные идеи у малоизвестных голодных дарований.

— Так, не расслабляемся! — взывал я к измотанным артистам, до нашей съемки успевшим в поисках копейки отработать еще в нескольких местах. — Времени у нас остается совсем немного. Соберитесь. Ада Станиславовна!

— Что, мой котик? — вскинула на меня маленькие невинные глазки толстуха Ада Станиславовна, артистка Лядская, вновь обувая только что сброшенные туфли. — Я ничего не хочу сказать плохого про ваш фильм, Боже упаси! Но меня уже сегодня один раз изнасиловали в театре, и дважды на радио. Тимур, вы слушаете на сто пять и два фм передачу «Радиобазар»? Ее веду я. Нет, не слыхали даже? Тогда вы даже представления не имеете, куда вам тратить ваши деньги!

— Ада Станиславовна, у меня самого на телевидении две такие передачи, их к стыду своему веду я.

Тетеха Ада Лядская в юные годы свои была весьма и весьма прехорошенькой стройной девочкой (если верить фотографиям), ну, может быть, чуть-чуть пухленькой. И представляла она на сцене всяких голубых героинь, мытарящихся от любовной истомы. Вряд ли не было никакой ее вины в том, во что она превратилась к сорока годам. А в этом положении для большинства актрис, за долгие годы наторевших в амплуа романтических героинь, наступает полнейший крах. Однако, Лядская обладала настоящим талантом, и талант этот имел не только завидный диапазон проявлений, но также был гибок и способен к трансформациям. Ада с легкостью переключилась на роли характерных персонажей, и, надо признать, снискала в них куда более значительный успех, чем в ролях Катенек и Варенек.

Сектор огромного торгового зала, в котором мы находились, экспонировал невероятную гостиную, вытворенную каким-то модным американским дизайнером. Дизайнер, вестимо, был завзятым поклонником фильмов о приключениях космонавтов. Оттого-то и мебельный шедевр свой он уподобил декорациям из подобных лент. Алюминий, серый с искоркой пластик, матовое стекло были собраны в самые удивительные конструкции, украшенные стальными трубками, мигающими лампочками и вовсе уж какими-то радиодеталями, конструкции, в которых с большим трудом угадывались диваны, стулья и столы.

— Фарит, перестань ощупывать ножки у этого… комода… (или что это?) стола… Тебе на него за всю твою театральную жизнь не заработать, — это я адресовался к исполнителю роли Гарифа Амирова. — Вернись в искусство.

— Мне через час нужно во что б это ни стало свалить, — неохотно отрывался от пальпации барской жизни Фарит. — Между прочим, нам в театре зарплату не выдают третий месяц.

— Вот поэтому и не будем терять времени. Фарит, занимай свое, будем считать, кресло. Ада Станиславовна, Андрей, Николай Петрович, Шура, а вы — на исходную, пожалуйста. Поехали, поехали!

И вот наш извечно вредоносный юный оператор Митя, как всегда почему-то с недовольным урчанием под сурдинку, запускал камеру для очередного дубля.

Фарит, сидя в кресле, рассматривает фотоальбомы.