Сколько стоит корона

Из королевской сокровищницы были извлечены драгоценности, которые, оказывается, полагалось носить женам принцев крови — Дойл попросил избавить его от их изучения. Кроме того, пользуясь внезапной активностью брата, он решительно самоустранился от планирования пира, выбора святейшего отца, который будет проводить церемонию, и прочих предсвадебных тонкостей. Он собирался до свадьбы закончить дело ведьм — старухи однозначно наговорили себе на смертную казнь, а вот их ученицы, хоть и обладали способностями к магии, вызывали серьезные сомнения. За свой короткий век (старшей было шестнадцать) они не отняли жизнь даже у курицы — и Дойл не мог решить, как с ними поступить. Рикон советовал сжечь вместе со старухами — и, в общем-то, был прав. Но у Дойла, как ни ругал он себя за мягкость, рука не поднималась подписать им смертный приговор. В эти дни он намеренно не встречался с леди Харроу, понимая, что одного ее слова будет достаточно для помилования девчонок.

— Сейчас они невинны, — сказал как-то Рик, — но завтра, освобожденные, пойдут разносить гнусь и гниль.

С этим спорить было трудно. А особенно со вторым аргументом: если казнить их сейчас, пока они невинны, мерзостная магия уйдет из их тел и освободит их души. Правда, Дойл не был знатоком душевных процессов, но знал, что Рикон в этом разбирается хорошо.

Однако все не мог поставить подпись на уже подготовленном приказе о смертной казни. Это дело изматывало и раздражало — не потому что Дойл боялся брать на себя ответственность, а потому что не видел верного решения. Оба варианта были одинаково плохи.

Отчаянно хотелось передать право принятия решения Эйриху, но, разумеется, Дойл этого не делал и изводил себя час за часом, день за днем. Между тем, приближался день, которого он и жаждал, и страшился — день его свадьбы.

Глава 40

Эйрих назначил свадьбу на первый день весны — но погоду предсказать не сумел. С утра за окном носился бешеный ледяной ветер, принесший с собой серые косматые облака и мелкий, слишком поздний снег, который лег пылью на крыши домов и мгновенно обратился в грязную кашу на улицах, под ногами людей и копытами лошадей.

Дойл проснулся не потому что пора было вставать и собираться на церемонию, а от холода — за ночь погас камин, и комната промерзла насквозь. Борясь со стуком зубов и проклиная все на свете, он с помощью Джила оделся, причем скорее поспешно, нежели тщательно. Душа его не была ни спокойна, ни чиста — напротив, ее острыми клыками и ядовитыми когтями терзали смутные сомнения. Джил начал было болтать что-то похожее на поздравления, но быстро умолк и приводил его в порядок в полной тишине.

Для свадьбы сшили специальный костюм — золотого цвета, в знак принадлежности к королевскому дому, да еще и с зелеными, как флаг Дойла, вставками. Выглядел он кошмарно и вызывал резь в глазах, но спорить с традициями было бесполезно.

Волосы слуга расчесывал очень долго и, кажется, выдрал половину, а потом нахлобучил на голову вместо обычного серебряного обруча, который Дойл надевал в торжественных случаях, что-то монструозное и золотое, от чего мгновенно заломило в висках. Пальцы потяжелели от перстней, а под конец Джил повесил ему на шею длинную цепь, которой впоследствии святейший отец соединит их с невестой руки. Цепь гремела и терла шею через ворот.

— Подай зеркало.

Джил притащил откуда-то здоровое, в половину роста, вогнутое стеклянное зеркало, в котором Дойл отразился с неприятной точностью. Все, что можно было подчеркнуть в его уродстве, было мастерски подчеркнуто свадебным нарядом.

Укороченные штаны крайне старательно указывали на тот факт, что колени находятся на разном уровне, причем правое несколько увеличено в сравнении с левым. Зеленые вставки весьма гармонично расположились на плечах, явственно подчеркивая их различие по величине, а ряд мелких пуговиц на груди был как будто создан для того, чтобы лучше обозначить его вечную сгорбленность. На фоне этого глупый венец из золотых листьев клевера практически ничего не значил — в отличие от глубоко запавших щек и темных кругов вокруг глаз: в зеркале Дойл видел все последствия собственной постоянной занятости и нехватки сна.

Даже Джилу не хватило духу сказать, что он хорошо выглядит. Дойл спросил вслух, обращаясь скорее к самому себе, чем к слуге:

— Прикинем вероятность того, что она сбежит из святейшего дома? Я ставлю десять к одному.

— Милорд, все не так плохо, — пробормотал Джил. — Это просто костюм, и… — он не закончил, а Дойл с тяжелым стоном отвернулся и снял венец с головы. Эйрих задумал отличное представление, только забыл, что главную роль в нем исполнит не сияющий принц, а горбатый урод. Это будет балаган похлеще ярмарочного. Это будет смешно.

Венец стукнулся об пол, прокрутился и закатился под кровать, Джил дернулся — но был остановлен властным жестом и коротким:

— Не тронь.