Сколько ты стоишь? (сборник рассказов) [СИ]

После старших двух братьев тошнило, наверное, даже самых зрелищеустойчивых из зрителей — но не магов. Канцлер прямо-таки болезненно наслаждался, рыдающую маменьку Алена по голове поглаживал, а рука нет-нет и на грудь спускалась. Чокнутый.

Когда дело дошло до сестры — девчонка, Элиас, десяти лет, вылитый Ален, я и не выдержал. У меня в ушах звенело, руки свинцом налились, но девчонку я сгрёб, у кого-то из гвардейцев меч вытащил. И, кажется, орал королеве: пусть прекратит это сейчас же.

А они, Элиас, ха, решили, я горло девчонке перерезать хотел. Типа чистая смерть. Канцлер решил — он мне так и сказал. Умора…

— Ваша зверушка распоясалась, — заметил канцлер королеве, когда меня скрутили. — Не пора ли от неё избавиться?

Королева только плечами пожала и промолчала.

Когда меня уносили, обездвиженного, но в сознании, сестру Алена как раз вешали на дыбу. Она кричала — единственный звук в словно громом поражённой площади, полной манекенов и заведённых на боль садистов.

Элиас, когда-нибудь, если видящие пробьют их защиту, выжги здесь всё, в щепки разнеси, уничтожь. Они же гниют, они разлагаются…

А в сизом небе над ними радугой парят драконы…

В темнице я просидел точно не долго, да и темницей это назвать сложно — так, тюрьма, окошко под потолком. И скучно, как у королевы в гостиной.

Потом имел содержательный разговор с канцлером. Он провёл мне экскурсию по местным пыточным (целый подвал — хорошо маги гуляют) и пообещал весь арсенал на моей нежной шкурке испытать, прежде чем мозги вынет. Показал скукожившуюся, почерневшую брошь видящих, рассказал, как его слуги засекли магический всплеск на границе. Назвал меня шпионом (интересно, они давно знали? и рапорты мне отправлять давали?) и тут же поклялся, что мучить не будет (чего там, правда, только ещё одной куклой сделают), если я расскажу ему о наших видящих. Лично, по своей воле — «а не то мы у тебя всё равно все воспоминания из головы вынем». Я для вида подумал и вызвался рассказать.

Беседовали мы часа три, судя по ощущениям, я почти добрался в своих воспоминаниях до графини Р. и посвятил господина канцлера во все тонкости окульского театра. А также борделей, вина и нелегальных развлечений. Борделями канцлер заинтересовался — слушал очень живо, комментировал. Мы даже обсудили преимущества синтских шлюх по сравнению с юноастскими. Да он ценитель, Элиас! А если честно, ничего такой мужик, только чокнутый. Его на боль ведёт, как бешеную псину. А вообще — о внешней политике рассуждает так, что заслушаешься.

В конце беседы он потрепал меня по щеке, сказал, что узнал во мне себя в юности, поделился, что ему меня даже жаль, поэтому от пыток он, наверно, откажется. И с видом знатока добавил, что на дыбе я бы всё равно плохо смотрелся. И так у меня есть час, чтобы морально приготовиться (читай: подумать о вечном), дабы стать образцовой куклой для Его Сиятельства. Ну я и пообещал готовиться — что мне оставалось?

Готовлюсь вот. Меня не обыскивали, Элиас — да и то, амулет, которым я для отправки почты пользуюсь, местный, чуть-чуть окульским видоизменённый. Я, правда, до сих пор не знаю, работает ли он, ведь ответы получать не могу. Но мне хочется верить, что мои письма читаешь ты, а не какой-нибудь маг. И «кнопку»-амулет для рапортов маги вроде не вскрыли. А ещё перо с бумагой, которые у меня всегда при себе, не отобрали — не обыскивали же. Так что я допишу, Элиас, и воспользуюсь пером — оно металлическое, конец острый, шею проткнуть в нужном месте хватит.

Не буду я куклой. В Кармине их и так довольно.

И вообще, твоему глупому, ничему не учащемуся компаньону хочется верить, что что-то в этой жизни может изменить и один человек, даже если все остальные против. Вот я могу обломать кайф канцлеру.

Всё, Элиас, пора прощаться, а то опоздаю. Весело же — на собственную смерть опоздаю. Кармина — страна шутников.

Я люблю тебя, Элиас, мой принц.

И мне правда жаль.

Твой,

Р.

Часть вторая

В стеклянных, широко открытых глазах отражалась стилизованная под утёс стена: мастерски наведённая иллюзия отображала мельчайшие детали вроде морских брызг на камне. Казалось, если подойти, то непременно увидишь и яростное, пенящееся море, и зубья камней внизу.

Канцлер Кармины казался на этом фоне стервятником, в которого давно уже превратился старый, одряхлевший дракон.

— Взгляни, Лия. Правда, он стал ещё лучше? Правда, он великолепен? — в голосе мага слышалась ничем не прикрытая гордость — за хорошо проделанную работу, без сомнения.

— Правда, дядя, — королева как раз стояла у стены — на краю иллюзии и на краю утёса. Но волн не видела — только стервятником нависшего над глупым жизнерадостным окульским мальчиком канцлера.

— Впрочем, он и раньше был неплох, — добавила она.

Канцлер обернулся, но глаза волшебницы не выражали ничего: ни сожаления, ни гнева, ни скуки. Они почти напоминали глаза новой игрушки канцлера.

Это «почти» мага и тревожило.

— Ты не злишься, что я взял твоего человека без разрешения?

Королева слабо улыбнулась в ответ одними губами.

— Ну что вы, дядя, это же вы его подарили.