Скольжение в бездну

Впрочем, Америка здесь, в этом сарае, вспоминалась как далёкое и нереальное прошлое, которое приключилось с ней не иначе, как во сне. Может быть – и даже наверняка! – что она, лёжа под жарким солнцем и нежась в тёплом море через пару-тройку месяцев, начисто позабудет, как мёрзла на юге совсем ещё недавно… Котёнок Муся – и та уже начала забывать, как она страдала, будучи совсем крошкой, когда её оторвали от тёплой и ласковой мамочки-кошки и выкинули умирать на февральский холод, и как только она осталась в живых? (Правду говорят – живучий, как кошка).…

Поговорив с местными жителями она пришла к печальному выводу, что мучиться ей предстоит ещё очень долго. Они уверяли, что купальный сезон у них открывается никак не раньше июня, несмотря на то, что их станица географически считалась югом, а знаменитые курорты Сочи и Геленджик были здесь совсем неподалёку.

А, например, соседний городок был удивительно хорош ранней весной!.. Она ездила по каким-то делам на автобусе и любовалась этими начальными робкими проявлениями весны, когда на листве ещё не успела осесть дорожная пыль, и всё переливалось в какой-то волшебной дымке, а краски здесь были разнообразными, потому что цвели разные деревья, распускались нарциссы, тюльпаны, анютины глазки и множество ещё каких-то совершенно неизвестных ей цветов и деревьев, и, я вам скажу, это было гораздо красивее, чем даже в Южной Италии, где великолепие природы подавляло психику, не привыкшую к такой пышной роскоши; здесь же всё было гораздо скромнее и вместе с тем как-то изысканнее, что ли. Но весну явно заколдовали злые тролли, каждый новый день не приносил ничего, кроме холода. Она изыскивала всё новые и новые источники топлива, но было уже понятно, что совсем скоро не останется никаких мало-мальски сгораемых материалов… Это была полная катастрофа. Но ещё хуже было то, что и деньги были совсем на исходе. Если бы началась жара, то приехали бы и отдыхающие, а так над ней навис призрак голодной и холодной смерти… Ещё никогда она не была к ней так близка. И это называлось уже не сюрреализмом, а самым что ни на есть реализмом.

Дни шли за днями, недели за неделями, не принося абсолютно никаких изменений, прямо как в сказке «Спящая красавица» – всё застыло, казалось, это будет длиться вечно. От всего этого можно было сойти с ума. Она не умела жить так медленно!!! Видимо, когда её создавали (там, наверху), то сначала запроектировали в виде сверхзвукового лайнера, но произошла какая-то ошибка, и его неукротимая душа попала в тело человека, а конкретно – в женское тело.

Но вот, наконец, настал июнь, а вместе с ним пришла и долгожданная жара, температура как-то мигом, одним скачком, прыгнула сразу к 30 градусам. Но ничего не менялось. Отдыхающие не собирались осаждать эти хоромы, и она начала впадать в тихую панику. Она опять вляпалась в такое, из чего трудно будет найти какой-то подобающий выход. Больше пятидесяти лет она жила, думая только о внутренних проблемах, решая задачи, можно сказать, философского плана. Но вот уже почти десятилетие продолжалась борьба с внешними обстоятельствами. Периодически она попадала в какие-то правовые переплёты, наше законодательство имело столь несуразные законы, что она, при её крайнем легкомыслии и пренебрежительном отношении ко всяким условностям и документам, которые она вечно теряла, очень часто попадала в ситуации, попадать в которые не стоило, потому что трудно было из них выбраться. Например, несколько лет она жила без прописки, а в нашей стране это было чревато всякими неприятностями. Но надо сказать, что в тех же Штатах условностей было намного больше. Там, если ты являлся гражданином страны, то для тебя было предоставлено всё на свете, но если ты жил там нелегально, ты был никто…

Правда, в России всё было немножко по-другому: ты мог быть никем, будучи полноправным гражданином своей страны… И получилось так, что всю свою жизнь она прожила вне всякого общества – удивительно, но, оказывается, такое бывает! Она не вращалась ни в каких кругах – ни в элитных (по причине того, что она сбегала из всех вузов, в которые поступала с лёгкостью необыкновенной, но и так же быстро охладевала к тому, что там преподносилось в виде бесспорных истин), ни в простонародных – с этими у неё просто не было ничего общего, она была безусловным и законченным интеллектуалом, и всё примитивное ей претило. Это был даже не снобизм… Просто далека она была от народа, от его вечных хапужнических замашек, от его свинских потребностей – порыться в чужом грязном белье, покопаться в жизни соседей. Её же не интересовали чужие жизни – со своей бы как-нибудь разобраться… Она чувствовала себя крайне неловко, когда ей начинали выворачивать свои интимные подробности. Ей было наплевать, мало того – ей было противно слушать, когда люди сообщали ей о том, что они считали своей внутренней жизнью.