Скользящая сквозь время

— Если б ты не спустилась, сейчас хоронили бы тебя, — жёстко ответил Рэвалли. — Дракон метил не в Шаттина, ему нужна была ты. Он бы сжёг тебя прямо в пещере, ты бы и защититься не успела. А Шаттин знал, на что шёл. Он был готов к смерти. Доделал все дела, отдал все распоряжения. Он ушёл счастливым от того, что спас тебя. А жить ему всё равно оставалось немного. Шаман сказал, что Вождь был тяжело болен и держался из последних сил, дожидаясь тебя. Он был рад, что умрёт в бою, а не в постели. Не вини себя. Чему суждено быть, того не минуешь.

Я кивнула и встала:

— Наверное, ты прав. Только иногда бывает такая правда, которую не хочется слышать.

— Почему же иногда, — усмехнулся друг. — Правду чаще всего слышать не хочется.

Я тоже грустно усмехнулась:

— И опять ты прав. Что ж, пойдём. Нехорошо заставлять людей ждать.

Мы вышли в спальню Шамана, и я увидела лежащего на кровати Стэнна. Он выглядел намного лучше, чем утром, когда я его сюда притащила. Кровь с него смыли, раны перевязали, волосы расчесали. В комнате стоял слабый приятный запах трав, из которых были сделаны лечебные мази и отвар, стоящий на тумбочке рядом с кроватью. Стэнн лежал спокойно, умиротворённо, глаза его были закрыты. Я подошла поближе, поправила одеяло.

— Как он?

— С ним всё в порядке. Я его подлечил и усыпил. До утра проспит, а проснётся уже здоровым.

— Хорошо.

Я ласково провела рукой по волосам любимого, прикоснулась губами к его лбу. Стэнн улыбнулся во сне, вздохнул глубоко, шевельнулся.

— Не буди его, — тихо сказал Рэвалли. — Пусть спит.

Я кивнула и, ещё раз окинув взглядом спящего мужа, вышла из спальни.

Перед домом Вождя собралось всё племя. Люди стояли двумя кругами — мужчины впереди, женщины за ними — вокруг сложенного из ветвей высокого, выше человеческого роста, помоста. На его вершине лежал Шаттин, укрытый вышитым полотном. У помоста, лицом к нему, держа в руках горящие факелы, стояли Шеттан и Дарр.

Возле дома Шамана на двух подпорках висел большой диск, напоминающий там-там, и именно его тянущиеся гулкие звуки я и услышала, проснувшись. Около там-тама стоял обнажённый воин в набедренной повязке тёмно-синего цвета, с нанесённым по всему телу синей глиной погребальным узором, и через равные промежутки ударял в диск палкой с округлым наконечником, обёрнутым мягкой тканью, не давая звуку затихнуть. Звук набегал волнами, то затихая, то вновь нарастая, и от этого так же волнами накатывала острая тоска, и начинали ныть зубы…

Рэвалли подвёл меня к Дарру и Шеттану. Они расступились, и я встала между ними. Вместо вышитых повязок на их головах темнели мрачно-синие ленты. Такую же ленту Рэвалли повязал мне, приняв её из рук Шеттана, после чего отошёл и встал в круг к мужчинам, рядом с Нэйтасом. Увидев, что я заняла своё место, стоящий с другого края Великий Шаман поднял руки к небу и громко запел гортанным низким голосом похоронную песню. Мужчины, положив руки друг другу на плечи, начали покачиваться из стороны в сторону, подпевая Шаману на одном звуке. Женщины опустились на колени и завели заунывное причитание, то вскрикивая, то переходя на еле слышный речитатив. И над всем этим многоголосием тянулся колышущийся звук там-тама.

Я прикусила губу, стараясь сдержать слёзы. Стоящие с опущенными головами Шеттан и Дарр, не сговариваясь, взяли меня за руки. Они молчали, и только сдвинутые брови и скорбные морщины возле губ показывали, как им тяжело. И я понимала, что и мне надо держаться, что сейчас, во время погребального ритуала, слёз быть не должно.

Шаман закончил пение и отошёл от помоста. Мужчины опустились на колени и уткнулись лбом в землю. Женщины сделали то же самое. И даже дети, весь ритуал стоявшие кучкой в стороне, распластались по земле. Там-там затих, прекратилось его заунывное гудение. Дарр отпустил мою руку и отошёл на противоположный край помоста. Шеттан молча отвёл меня на несколько шагов и вернулся на своё место. Они с Дарром переглянулись и одновременно наклонили факелы. Политый горючей жидкостью помост вспыхнул мгновенно, полыхнул огнём, затрещал ветками и скрыл в дыму тело Вождя. Мужчины бросили факелы в огонь и, подойдя ко мне, опустились на колени, потянув меня за собой. Но не распластались, как воины, а только склонили головы и застыли скорбными статуями.