Скользкая рыба детства

Та выходите, говорит, «мариуполь», на меня, идите сюда. Я выхожу, сажусь. Он заполняет анкету. Что, как, мол, приехала торговать только сегодня. Значит, имеешь право торговать, в Москве быть только три дня. Без регистрации. А шо делали? Выходили к поездам, встречали, брали старые билеты и жили ж по месяца’м.

А в тот раз, когда мы были, я была не три, а четыре дня. Кинулись к поезду, а билеты уже все разобрали. А он смеётся, пишет – четверо детей? Нет, говорю, двое детей. Мужа нет? Есть, но очень сильно выпивает. Дочка есть? Да. Учится. Внук родился. Надо как-то выкручиваться. Он писал, писал. Потом смотрит на меня, говорит, распишитесь, и написал мне такую записочку небольшую, и поставил печать.

Сказал, берите, торгуйте своей рыбой, но в восемь часов я буду проходить мимо, с работы домой, если я вас увижу на этом рынке, а рынок был ночной, вместе с рыбой конфексую!

Я уже вышла с обезьянника, сижу в кресле в коридоре. Они меня не заметили, там как-то сумрак, сижу. Мариупольских начали трясти, они начали хитрить. Две бабы зашли в форме милиции, завели их куда-то, проверили.

Може, не первый раз они встречались? Товар изъяли, деньги изъяли. Представляешь! Боже, это вобще! А он смотрит на меня, говорит, женщина, вы свободны! Идите! Сво-бод-ны! Торгуйте, я вам сказал. Даже голос приподнял.

Так отвезите меня, говорю. А те хлопцы, шо на «бобике», как начали ржать! А я начала плакать. Куда идти? Москва, ночь, я первый раз. В семь часов уже темно, откуда я знаю, куда идти? Так он, дай ему Бог побольше здоровья, этому человеку, не злится, а я говорю, так у вас буду сидеть, а утром уже пойду куда-нибудь.

Он шото хлопцам сказал, они же этот объект проверили, дальше ж идут. Он говорит, женщина, идёмте, садитесь, будем везти вас. Я сижу в машине, еду. Смотрю уже сдалека, наши торгуют, кума моя и соседка. Шо, теперь и ваших взять? – смеётся. Я ему – не-не-не! И до утра всё расторговала. А наши спрашивают, штраф какой? Мы ж договорились, штрафы делим на всех, а ты ж ничего не говоришь. Я им рассказываю, они не верят.

Это ж первый раз, сколько я ездила потом, а это, то, шо мы покупали, я привезла чистыми триста долларов. Целое состояние! Представь себе. Это в Америке деньги, а уж у нас в районе и подавно. В субботу ночью я приезжаю. Других встречают, я ночью сама добираюсь домой! Ой-ой! Деньги за пазухой. Страшно!

А приезжаю домой, дочь плачет. Смотрю, она в полном расстройстве. Я ж прошу мужа перед поездкой, не пей, хоть два дня, пока меня нет, дочь тут с внуком. Шо я, дурак? Не буду. Клянётся, божится!

Дочь прибегает, папа уже пьяный лежит с собутыльником, не топлено, а ребёнок опрокинулся, выполз с кроватки на террасу, в одних ползунках, зимой, можешь себе представить? И она говорит, мама, я его как схватила, начала плакать, даже не пошла на учёбу.

Воду нагрела, его посадила в тазик, давай парить дитё, давай его отхаживать. Весь мокрый, уписиный, ледяной. Ручки синие, ножки. Представь себе. Кошмар!

Я ничего хорошего в жизни не видела. Я плакала, мужу говорю, как ты мог, изувер, ребёнка тебе доверили! Всё наготовлено, просто натопить и сидеть, ребёнок в манеже пусть играется. Я им наготавливала и всё-всё. Дочь приходит, кормит. И она после этого уже никуда не пошла.

Всё в жизни пережить пришлось. Всё! Вот стукнули по голове, а сестра говорит, что суждено, то будет. Я на неё всегда ругаюсь. А у самой протез на ноге, делает на голове стойку. Тридцать два года в школе отработала! Я бы с ума сошла с этими бандитами. Она же, как мать Тереза, всё с внуками возится. Домик снимает на море. Девчонки сидят в панамках на берегу, что-то строят себе в песочке, а хлопцы жешь шустрые! Один жопой вниз, другой головой вниз. Волной накрыло – ужас! А какая-то женщина приехала с Севера оздоровлять внука, и дитё захлебнулось и утонуло. Ото жешь на глазах всё. Представь! И я своим говорю, утопишься, домой не приходи – убью!

Я чего-то тут кашляю, в деревне. Може, астма? Речка рядом, сыро. Кашель сразу, задыхаюсь. Особенно по утрам.

Не устал слушать? Ну так вот!

Здесь вечером выйду, сяду на лавочку. Хорошо. Хоть перед сном посидеть трошки. Сижу, перебираю старое своё. С кем поговорить?

Какая-то птица поёт в ветках. До того красиво поёт! Тип-ти-ти, тип-ти-ти. Потом опять. И два дня её уже не слышно. Думаю, може, кот съел? Голуби шото гуркают. Мухи везде. Только где орех, нет мух. Они его не любят. Тут у меня лавочка. Давно. Ещё отец сладил.

Много лет тому обратно дядя мой ехал с города, вёз саженцы, подарил один. Теперь вон какое дерево вымахало. Надо бы акацию старую спилить у крыльца, посадить орех. Може, кто будет приезжать на мою дачу, чтобы мухи не мучили, посидят в теньке. Акацию как спилить, шоб ограду не погубить?

Могилки дяди и бабушки заросли вишняком, всё задушили кусты. Один дед символически похоронен. Только фотография, а самого репрессировали, расстреляли в тридцать восьмом в Днепропетровске. Антисоветская пропаганда. Комсомолка, шо его во враги записала, так и умерла одна. Закопалась в норе. Пришли, а она уже вонью пошла. Все от неё отказались.