Скопец, сын Неба

Всю дорогу по пути в Иерусалим Мария, качаясь среди мешков и тюков, ничего вокруг не видела от горя и обиды. Она равнодушно проехала мимо родной Магдалы, мимо башен Тибериады, не заметила, как осталось позади Галилейское озеро, и слева потянулся Иордан. Она не заметила лодочной переправы близ Салима и расположенной неподалеку пещеры знаменитого на всю Палестину отшельника Иохонана-Крестителя, не видела Иерихона, Ефраима и других городов. Не замечала она и того, что в тюки, среди которых она сидела, были спрятаны дамасские мечи и луки. Караванщики держались с ней вежливо и сухо. Ночлег ей всякий раз готовили отдельно в палатке, как знатной даме. По прибытии в Иерусалим старший караванщик лично сопроводил Марию в дом Иуды и вместе с письмом перепоручил ее заботам старика Нахума и его жены, старых слуг, а ныне единственных обитателей этого дома. Дом был большой, двухэтажный, с внутренней отделкой и небольшим садом во дворе, он свидетельствовал о былой зажиточности его владельцев, но теперь был запущен, словно его хозяину уже много лет не было до него дела. Старик Нахум с его глуховатой старухой никогда не имели собственных детей и приняли молодую женщину как родную дочь. Почти не знавшая своих родителей Мария с радостью приняла их опеку.

И вот она уже неделю живет в этом большом и пустом доме. Мария стоит на крыше и смотрит на Иерусалим. Ночью этот шумный город так же тих, как ее родная Магдала, но на рассвете с грохотом откроются огромные ворота Святилища перед началом утреннего жертвоприношения, и город начнет свою беспокойную жизнь, а на закате после вечернего жертвоприношения тот же скрежет ворот в Храме ознаменует конец дня.

-Мария, ты спишь?- раздается старческий голос.

Она подходит к краю крыши и смотрит во двор. Внизу у деревянной лестницы, ведущей на крышу, стоит Нахум.

-Я здесь, - отвечает она.

-Тебе тоже не спится, дочка? - ласково спрашивает он. - А моя старуха давно успокоилась. Спускайся вниз, вдвоем нам будем веселее. Поговорим.

-Хорошо, дядя Нахум.

-Мария спускается, и старик ведет ее вглубь сада на свое излюбленное место. Его жена спит в доме, он же предпочитает это ложе на воздухе.

-Я люблю здесь сидеть. Отсюда мне все видно: и дом, и двор, и ворота. Хочешь воды? У меня тут вода из-под Храмовой горы, святая вода. Я ее пью каждое утро. И вечером тоже пью. На ней почил Дух Господа. Выпей и ты, может тебе тоже полегчает. А-то ты, дочка, я заметил, совсем удрученная.

-Спасибо, дядя Нахум.

-Зови меня отец, если, конечно, хочешь. Меня никто никогда не называл отцом.

-Хорошо, отец.

-Отчего же ты печальная такая, дочка?

Мария чистосердечно рассказывает старику свою историю.

-Что же, - выслушав ее, заключает он - о прошлом твоем говорить не буду. Я тебе тоже не судья. А что касается твоего возлюбленного, то я его хорошо помню. Гости в этом доме бывают редко. Мой господин так и не завел себе семью. Дом почти всегда стоит пустой уж много лет. Летом Иисус жил здесь некоторое время с моим господином. Нас со старухой он не обижал, не давал почувствовать, что мы слуги. Ровный был. Хороший человек, и видно, что ученый.

-Учитель лучше всех.

-Так, дочка, все влюбленные говорят. Но человек он, конечно, хороший. С моим господином они большие друзья. Поэтому тебя и прислал он сюда.

-Он меня прогнал, - скорбно вздыхает Мария.

-Погоди, дочка. Если бы он тебя прогнал, то прогнал бы на улицу. Но ведь он тебя сюда отправил, как бы на сохранение.

-Вы думаете?

-А как иначе? Если бы ты не была ему нужна, стал бы он отправлять тебя сюда и беспокоиться? Значит, нужна. Ну а там ты им была не к месту. Поверь, у моего господина Иуды дела серьезные. Говоришь, на таможне они жили?

-Да.

-Ну вот. Зачем им жить на таможне? Какие-то дела у них там, и дела, говорю тебе, серьезные. Женщина там только помеха.

-Правда?

-Уж поверь! - солидно говорит Нахум. - В таких делах женщине лучше не быть. Когда твой Иисус тут гостил, к моему господину как-то ночью пришли двое. Одного я сразу узнал, он член Синедриона, Никодим. А другой был галилеянин. Я как на него взглянул, сразу понял: с этим не шути. Знаешь, кто такие сикарии?

-Слышала.

-Ну вот. Этот был из них. Поднялись они на крышу, в ту комнату, где ты сейчас живешь, и о чем-то долго говорили. А потом этот сикарий выскочил как ошпаренный и ушел. По-моему, он с твоим Иисусом сильно поспорил. Так ты не хочешь святой воды?

-Выпью, отец. Так вы думаете, учитель поэтому меня отослал?

-Именно так. А закончат они свои дела и сюда вернутся. Куда же еще?

-Спасибо, отец, - Мария от счастья бросается на шею старику.

-Ну-ну, дочка, - грубовато отвечает польщенный старик.

-Вы меня так утешили!

-Все будет хорошо. Все будет хорошо.

“Все будет хорошо”, - твердит себе Иоанн. В городе-могильнике Назарете томится его душа, как принцесса, заточенная в башне. Учитель не остановил его, не благословил на сыновний долг. “Пусть тебе будет плохо”, - сказал он на прощание. Иоанн услышал в этом свой смертный приговор. Это мучило его всю дорогу. Чувство потери, словно кто-то умер, охватило его еще до того, как он вернулся в Назарет.