Скопец

Топоча ногами, перепрыгивая через целые пролёты, беглец и его преследователь помчались вниз. Прекрасно понимая, что дверь на улицу ввиду ночного времени закрыта, Василий, достигнув первого этажа, повернул к выходу во двор. Эта дверь тоже оказалась закрыта на засов, но Чебышев даже не стал утруждать себя отодвиганием оного — он просто ударил дверную створку ногой и вышиб её. Ему даже не пришлось останавливаться: он прошёл через преграду, словно горячий нож сквозь масло, словно бы и не было ее на его пути

Чебышев заметался по двору, не зная толком куда направиться, и бросился под арку в соседний дворик. Иванов последовал за ним. Оба были молоды, здоровы, сноровисты и каждый имели сильное желание не уступить другому. Васька ускорял бег, но Агафон не отставал.

Пробежав следующий двор, Чебышев свернул под арку с воротами, рассчитывая выбежать на улицу. Если бы ворота и калитка оказались закрыты на ночь, то тут бы и конец погоне, но на удачу беглеца калитка оказалась отворена. Васька нырнул за железную дверку и оказался на набережной Фонтанки. Он повернул в сторону Вознесенского проспекта и во всю прыть побежал вдоль Фонтанки. Иванов, разумеется, висел у него на хвосте, не позволяя беглецу оторваться; расстояние между ними едва ли превышало пяток саженей[2], всего-то пара мгновений для бегущего мужчины!

Агафон ожидал, что Васька повернёт на мост через Фонтанку, в который упирался Вознесенский проспект. За мостом на огороженном участке продолжающегося Вознесенского проспекта располагалась стройка — возводился большой доходный дом. Василий, однако, проигнорировал мост, перебежал на противоположную сторону Вознесенского и помчался вдоль Фонтанки дальше. Очевидно, он решил не искушать судьбу: на стройке находились сторожа, злые собаки, и они-то вполне могли помешать ему скрыться.

Темп бега несколько снизился, всё-таки мужчины преодолели уже довольно приличное расстояние; шаг бегущих сделался шире, размереннее и как будто спокойнее. Агафон сдувал с носа капли крови и пота и мысленно чертыхался: «Чёрт побери, вот же попался гимнаст хренов! Догоню, колени обломаю, чтоб больше не бегал! Пусть докажет, что я нарочно его изувечил!» Эта мысль его как-то успокаивала. Больше всего в эту минуту Агафон сокрушался по поводу того, что не имел при себе револьвера и свистка.

Несмотря на полночный час, на обоих берегах Фонтанки можно было видеть фигуры припозднившихся пешеходов: несколько молодых людей в студенческих шинелях, какие-то биндюжники весьма подозрительного вида. Все они видели бегущих, но никто никакого интереса к ним не проявлял. Между тем, Чебышев неожиданно свернул на Смежный мост через Фонтанку — узкий пешеходный мостик, по которому едва три человека могли пройти свободно. Мост этот упирался в мрачное здание больницы Святого Николая Чудотворца для умалишённых, стоявшее в этот час почти без света, только в двух окнах первого этажа мигал жёлтый огонёк керосиновой лампы.

По той стороне Фонтанки, на которую побежал Чебышев, ехал экипаж. Иванов решил, что если Васька попытается в него запрыгнуть, то тут-то он его и возьмёт. Ни один нормальный извозчик не посадит к себе в ночной час пассажира в исподней рубашке, убегающего от другого человека.

Уже преодолев мост и повернув на набережную, Васька неожиданно сунул в руки молодого человека в студенческой шинели, мимо которого пробегал, какой-то небольшой тёмный предмет. Человек в шинели озадаченно остановился, выкрикнув в спину Чебышева что-то нечленораздельное, типа «Эй! Постойте!», но тут подскочил Иванов и на ходу выхватил этот предмет из его рук. Оказалось, это было дешёвенькое портмоне, пошитое из американского линолеума с безвкусными аппликациями из натуральной кожи; такое барахлишко стоило на Сенном рынке от силы пятнадцать копеек серебром. Внутри портмоне виднелась пара смятых синеньких кредитных билетов по пять рублей.

Студент, у которого Агафон выхватил портмоне, вдруг заверещал в голос: «Стой! А ну отдай!» Он попытался ухватить Агафона за ворот пиджака, но не успел это сделать — рука лишь скользнула по плечу. Сыщик даже не обратил на это внимания, настолько его поглотил процесс преследования Чебышева.

Обладатель студенческой шинели, однако, решил не отпускать из своих рук то, что однажды в них попало, и припустил вдогонку за Агафоном, бессвязно выкрикивая на ходу: «Держите вора! У него кошелёк!» Наверное субтильный студент не смог бы долго преследовать Иванова — ему сильно мешала бежать длиннополая шинель, да и алкогольные пары, под воздействием которых он находился, действовали несколько расслабляюще — но тут произошло нечто такое, чего никто не мог ожидать и тем более предвидеть. Из пролётки на Иванова коршуном выпрыгнул крупный крепкотелый мужчина с блестящей лысиной; одетый неожиданно прилично для такого времени и места, мужчина этот сжимал в руке, наподобие палицы, трость с массивным наконечником. Перегородив собою узкое пространство между остановившимся экипажем и перилами набережной, он с неожиданной прытью замахнулся своим импровизированным оружием на Агафона.