Скопец

— Не надо, не надо, ваше высокоблагородие, — замахал руками Чебышев. — Меня господин Иванов заверил, что ежели я чистосердечно всё расскажу вам, то мне никаких преследований чиниться не будет!

— Вот и прекрасно, Василий. Расскажи-ка мне всё, о чём ты рассказывал прежде господам Гаевскому и Иванову.

— Это, стало быть, про службу мою у скопцов?

— Вот именно.

— Дело было так, — вздохнул Чебышев, — бес, конечно, меня попутал, в такой улей влез, эх-ма-а! На Крещенье устроился я к купцу Яковлеву Проклу Кузьмичу в конюшню его; я ведь лошадник, люблю животинку, толк в уходе знаю, да и управляться умею… Да вы же знаете! Устроился с полным пансионом — это чтобы и кормёжка была, и жить при доме. Яковлев, вроде бы, скопец, ну, так про него говорили… а мне так всё равно, хоть чёрт лысый, пускай только деньги платит. А денег у него очень много, зело богатый купчина. Начал я приглядываться, как бы… как бы умыкнуть его кассу. Ввёл он меня в соблазн, как сейчас понимаю, умышленно это сделал, купил меня с потрохами. Решился я, короче, «взять» его кассу в отсутствие хозяина. У него случались длительные отлучки: по два дня, по три… Разведал всё, комнаты, там, коридоры, двери, замки какие… Полез ночью, когда купца дома не было… Грамотно всё продумал, даже об отходе позаботился на случай внезапного возвращения хозяина — через окно в чердаке, в торце дома, выходящем прямо в сад. В общем, всё должно было выйти как надо.

— Но Прокл Кузьмич вернулся… — предположил Путилин.

— Ну да. Услышал я подозрительный шум в доме и как умный из кабинета тихонечко наверх подался, на чердак, значит… тихо прошёл, беззвучно, благо петли и засовы загодя смазал… чердаком к окошечку… прыг, значит, в сад… там хоть и высоко, да только сугробы выше моего роста. А под окном засада — люди Прокла Кузьмича с батожьём и берданами. Честное слово, думал тут мне и конец. Закопают на хрен в саду и никто не узнает, где могилка моя. Сам бы я так и поступил, ежели бы кто-то попытался мою кассу взять.

— Ну, это понятно, — усмехнулся Путилин, — уж ты бы не стал церемониться!

— Отлупцевали они меня, значит… не в усмерть, но убедительно так получилось. А потом Прокл Кузьмич доходчиво мне объясняет: я тебя, Васька, могу в полицию отдать и сошлют тебя в каторгу, так законопатят, что назад ты никогда уже не вернёшься, а могу, говорит, простить, ежели отработаешь свою вину. Как думаете, ваше высокоблагородие, что я выбрал?

— Догадаться-то сложно, Васька, — покачал головою Путилин. — Уж больно ты мудрёные загадки загадываешь! Ты же мужчина отважный, наверняка, каторгу захотел на себя примерить…

— Вам весело, ваше высокоблагородие, а мне что делать в ту минуту прикажете? Короче, согласился я отработать. И вот Прокл Кузьмич говорит мне: пойдёшь устраиваться на работу к Николаю Назаровичу Соковникову и будешь работать у него на конюшне, сколь тебе велено будет. Удивился я, конечно, кто ж меня возьмёт к Соковникову? А Прокл Кузьмич засмеялся так, мол, не твоё дело: явишься к управляющему Селивёрстову Якову Даниловичу и всё будет тип-топ. Удивился я очень, признаюсь, не понял замысла Яковлева, но выполнил, как тот потребовал. Отправился к Селивёрстову, представился и понял, что тот на мой счёт уже предупреждён.

— Яковлевым предупреждён? — уточнил Путилин.

— Ну да, конечно. Селивёрстов пообещал взять меня на работу в конюшню к Соковникову и предупредил: фамилию Яковлева — забыть и никогда в доме Соковникова не упоминать. Ежели будут вопросы о моём прежнем месте службы, отвечать, что работал сначала извозчиком, а потом возницей чиновника Барышникова и от оного Барышникова представил ему, Селивёрстову, значит, рекомендательное письмо.

— Стало быть, Селивёрстов тебе даже легенду сочинил…

— Так точно, ваше высокопревосходительство. Прошло месяца полтора, и появляется от Селивёрстова человек, говорит, давай, дескать, заступай на работу. И вот во второй половине апреля я подвязался на конюшне Соковникова на даче в Лесном.

— Недолго, однако, ты поработал.

— Ну да, меньше месяца.

— А почему тебя рассчитали?

— Николай Назарович Соковников прознал, что я бывал-с под следствием и судом. Хотя судом был оправдан, но репутацию мою он посчитал сомнительной. Ну и устроил разгон: мне да Селивёрстову. Последний на меня мякину стал крошить, мол, я представил подложное письмо рекомендательное! Я мне смеяться хотелось, я ведь вообще никаких писем не представлял! Но я Якова Даниловича не виню, он свою шкуру спасал, по человечески понять его можно. В общем, вытурили меня. А Прокл Кузьмич Яковлев сказал, что долг мой считает отработанным и велел на глаза ему более не показываться. Так я и расстался со скопцами.

Путилин задумался над рассказом Чебышева. История получалась как будто ни о чём, но вместе с тем с интересным подтекстом, его только следовало правильно расшифровать.

— Скажи-ка, Василий, ты ведь мужчина умный, в понятиях блатных толк знаешь, все эти «разводки» насквозь видишь… Как сам-то думаешь, чего добивался Яковлев, устраивая тебя к Соковникову?