Скопин-Шуйский. Похищение престола

— Но что делать? Попросили в счет кормовых. Как было не уважить?

— Уважат ли они вас, господин Тырков.

Семен Юрьевич знал, что говорил. Забравшись в кабак новобранцы, как и полагал воевода, начали пьянствовать. Сначала пели песни, плясали, потом повздорили и начали драться. Прибежавший воеводский писарь сообщил Тыркову:

— Бегите скорее, ваши ратники дерутся, как бы до ножей не дошло.

Всеобщее побоище шло прямо на улице. Одурев от хмельного, парни дрались уже не кулаками, а всем, что попадало под руку — кольями, дугами, оглоблями, а у одного в руках была даже рогатина, с какой обычно ходят зимой на медведя. Под ногами дерущихся уже валялось несколько человек, обливаясь кровью. Трещали плетни, заборы, из которых добывались орудия для потасовки.

— Стойте? Остановитесь! — кинулся к дерущимся Тырков, понимая, что он может здесь потерять половину ратников, набранных с таким трудом. Но увидев, что его никто не слушает, вспомнил о своем сотнике, уважаемом и сильном: — Бабин! Сидор! — закричал он и в следующее мгновение рухнул наземь, получив удар колом по голове.

Пришел в сознание царский посланец лишь на следующий день. Голова была забинтована, рубаха залита засохшей кровью. Около сидел лекарь, сухонький старичок с бородкой клинышком.

— Ну слава Богу, очухались, — молвил он негромко, перекрестясь.

— Что там случилось? — спросил Тырков и сам не узнал своего голоса, был он тих, скорее похож на шепот.

— Драка, сударь мой, — отвечал лекарь, наливая в посудину какого-то зелья. — Вот выпейте лучше медового взвару с настоечкой.

— Где они?

— Кто?

— Ну ратники?

— Все разбежались.

— Как разбежались?! — едва не вскочил Василий от такой новости, но тут же был вынужден пасть на подушку, так как в глазах его потемнело.

— Ах, сударь мой, вам нельзя волноваться, — забормотал старик. — Выпейте лучше.

Но Тырков уже не мог и головы поднять, чтобы выпить лекарство. Он был сражен новостью: ратники его разбежались. Немного отдышавшись, опять спросил лекаря:

— Из-за чего у них началось?

— То надо воеводу спрашивать, он допрашивал целовальника[40], он знает.

— А где сейчас Семен Юрьевич?

— Князь на съезжей, разбирается с драчунами.

— Как бы позвать его.

— Я скажу им. Ваши ратники, сударь мой, уложили не одного вас, но и исправника, вздумавшего разнять их. Оттого и разбежались. Вот князь и разбирается. Раньше вечера вряд ли придет.

И действительно, Вяземский появился поздним вечером, когда у изголовья Тыркова уже зажгли свечи.

— Ну как вы себя чувствуете? — спросил он и сам же ответил: — Хотя о чем тут спрашивать, было-к не уходили вас ваши ратники. Не слушаетесь стариков, говорил я вам, им в руки «живые» деньги нельзя давать. Мало что перепились, еще и передрались, двух убили, целовальника изувечили.

— А его-то за что?

— За то же, что и вас. Вздумал вразумить. Вот и схлопотал.

— А Бабин, сотский мой?

— Сидит на съезжей, под арестом. Ему хоть бы хны, об него гада можно поросят бить.

— С чего у них началось-то хоть?

— Да целовальник сказывал, что заспорили они, кому присягать надо, одни говорят Василию, другие — Дмитрию. Начался спор, а у пьяных он всегда одним кончается — дракой.

— А Бабин — что?

— Что Бабин? С него вроде и началось. У него кулаки-то кувшинные.

— А что ему будет?

— В лучшем случае каторга, это если выяснится, что не он уложил тех покойников.

— Неужто он мог это створить?

— Да по трупам получается вроде не он, у тех головы проломлены кольями, а Сидор вроде только кулаками и работал. И потом, не бежал он и не сопротивлялся, когда стражники брали.

— А сколько взять успели?

— С Бабиным трех, остальные разбежались.

— Что ж теперь на одного-то вешать всех собак, Семен Юрьевич?

— А на кого прикажете? На вас? Так вы вроде тоже потерпевший. Вон и исправнику рожу разворотили, даже голос гундосым стал. Как же такое оставлять?

— Неужели для Сидора нельзя найти хоть какое-то оправдание?

— Есть небольшое, но оно вряд ли учтется.

— Какое?

— Он ратовал присягать Шуйскому.

— Вот видите, князь, вот видите, как же сторонника нашего упекать в каторгу?

— Вам бы не о Сидоре печься надо, господин Тырков, а о себе, о своем здоровье.

— Да что здоровье? Поправляюсь. Вот как теперь собрать их?

— Кого?

— Ну ратников.

— Этих вряд ли удастся. Они напрокудили, скорей всего и дома не объявятся. Молодые, сильные, в самый раз в разбойнички.

— Вот несчастье-то, вот несчастье, — простонал с горечью Василий.

— На Вятке, Тырков, не лучше получилось.

— У Волобуева?

— У него самого. Ваши хоть спорили, одни за Василия, другие за Дмитрия. А в Вятке: все за Дмитрия, даже пили в его здравие, а дьяка Волобуева чуть не прибили, у воеводы прятался. Вам еще повезло, господин Тырков, вас ударили, скорей всего, нечаянно, а за Волобуевым гонялись, чтоб прибить. Разница?

— Разница, — вздохнул Василий, утешаясь хоть этим. — Большая разница, князь.

6. Краковские переговоры

На границе московских послов князя Волконского и дьяка Иванова с сопровождающими их людьми встретил пристав. Узнав, с каким сообщением они едут от царя Шуйского к королю Сигизмунду, пристав сообщил, не скрывая злорадства: