Скопин-Шуйский. Похищение престола

— Наш король, Панове. Он не может принять их, когда его подданные томятся в Московии.

Увидев огорченное лицо Волконского, адъютант решил хоть как-то утешить его, молвил доверительно:

— Ясновельможный князь, если б он принял эти подарки, завтра бы его враг пан Стадницкий раззвонил по всей Польше, что король продался русским за шкурки соболей. Нельзя ему, ну никак нельзя принять.

— Ну что делать, — вздохнул Волконский. — Нельзя так нельзя. Может, хоть вы для себя возьмете «сорочку»?

— Мне б тоже не следовало бы, — замялся поляк, — все-таки я адъютант короля.

Но в интонации голоса Волконский уловил колебания королевского посланца. Выхватил из мешка связку переливающихся в свете соболей.

— Возьмите, пан адъютант. Вас-то Стадницкий, надеюсь, не тронет.

— Но мне как-то, — мялся адъютант, смущаясь. — Вроде бы… Разве что из уважения к вам.

— Вот-вот именно из уважения к гостям, — поддержал Волконский, всучивая-таки в потные руки поляка «сорочку».

— Ее б завернуть, — мямлил тот, — а то увидит кто…

— Андрей, заверни пану.

Дьяк завернул «сорочку» в какую-то холстину, даже веревочкой обвязал и, когда осчастливленный адъютант ушел, сказал Волконскому:

— Может, зря вы ему расщедрились, князь.

— Кто его знает, Андрей. Раз он поделился такой тайной о враге короля, чего ж скупиться-то. В другой раз, глядишь, чего и поважнее откроет. А вообще-то худой знак — отказ короля от царского подарка. Это почти оскорбление государя. Да-да, Андрей, кабы войны не было.

— Тогда висеть нам на одной осине, князь.

— Но-но, дьяк, не вешай носа. Королю, дай Бог, со своими стадницкими управиться, авось пронесет.

7. Штурм Коломенского

Положение царя Шуйского с каждым днем ухудшалось, русские города один за другим отпадали от него, присягая Дмитрию. Переход на его сторону рязанцев во главе с братьями Ляпуновыми хотя и спас царя от неминуемой гибели, но почти не изменил положения. Если на людях царь старался держаться уверенно, то наедине с братьями едва не плакал:

— Что делать? Что делать, Митя, ума не приложу. Расползается держава, как гнилое одеяло.

— Надо жестче, жестче с чернью, — советовал Дмитрий.

Ему вторил Иван:

— Ты, брат, шибко со всякими цацкаешься.

— И что удивительно, Прокопий Ляпунов сказывал, что у Болотникова никакого Дмитрия нет, он его выдумал, а города присягают ему. Это как?

— А Смоленск?

— Вот он и верен только, а отчего думаешь? Оттого, что никогда ничего хорошего ни от поляков, ни от литвы не имел. Набеги да грабежи лишь. Оттуда ко мне на помощь идет воевода Григорий Полтев. По пути должен Дорогобуж и Вязьму взять, заставить присягнуть мне. Присовокуплю его к Мише Скопину, пущу на Болотникова.

— Пошто мальчишке главное командование отдаешь? — сказал с упреком Дмитрий Иванович. — Что, нет старее его воевод?

— Тебе, что ли, отдавать?

— А хотя бы и мне.

— Мало тебя били, Митьша. Ты хошь одну рать выиграл? Молчишь? Вот то-то. А Миша, как ни крути, целый полк у Болотникова вырубил.

— Хых, так как он и дурак бы выиграл, налетел внезапно.

— А кто ж тебе так не давал налетать? Нет, братцы, не могу я рисковать. Вор у ворот Москвы, не дай Бог, завтра победит наших ратников и все… Ни мне, ни вам пощады не будет, это уж он в прелестных листках обещает. Пусть Миша с ним копье преломит, раз столь везуч на рати оказался. А ну вдругорядь повезет, а мы будем молиться за него.

Князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский расположил свое воинство у Данилова монастыря, ожидая с часу на час прихода смоленской дружины. Уже от воеводы Полтева прискакал посыльный с вестью:

— Наши подходят к Филям.

В воеводском шатре, разбитом прямо на снегу, горели свечи, за шатким столиком сидел в накинутом на плечи полушубке князь Скопин, склонясь над чертежом. По шатру взад-вперед вышагивал нетерпеливый Прокопий Ляпунов.

— Чего там смотреть, князь, надо выступить и ночью захватить их спящими в Коломенском.

— Оно бы неплохо, но в темноте можно побить и своих, Прокопий. Дождемся смолян, тогда и двинем на зорьке.

В полночь в шатер явился замерзший человек, едва разлепив околевшие губы, спросил:

— Кто есть князь Скопин-Шуйский?

— Ну я. А ты, часом, не от Полтева?

— Нет. Я. от Пашкова.

— Ага! От Истомы, значит? — воскликнул Ляпунов. — Припекло, выходит, и его.

Прибывший не ответил, молча достал из-за пазухи грамотку, свернутую трубочкой, подал князю. Скопин-Шуйский сорвал печатку, развернул, склонился к свету.

— Ну что он там? — спросил нетерпеливый Ляпунов.

— Просится к нам. Поругался с Болотниковым. Пишет: не хочу под холопом ходить.

— Пусть идет, чего там.

— Постой, постой, Прокопий. Тут надо подумать, когда ему переходить.

— Да хоть сейчас.

— Нет. Лучше во время боя и, конечно, на тебя.

— Почему?

— Ну как почему? Вы оба рязанцы, узнаете друг друга, поди. Не ошибетесь.

— Все равно какой-то сигнал надо подать.

— Давай подумаем какой.

— Что, если пальнуть из пушки?

— Пушек на бою может много бить со всех сторон, — заметил Скопин. — Хорошо бы выпустить всадника с рязанским знаменем.

— А что? Это мысль, Михаил Васильевич. Пустим моего брата Захара, он отчаюга. Проскачет у них под носом.