Скопин-Шуйский. Похищение престола

На том и порешили и посланцу все растолковали, когда и при каких обстоятельствах Пашков Истома с рязанцами должен оставить вора.

— Запомни, — наказывал посланцу Скопин, — как только выскочит всадник на белом коне, одетый во все красное и с красным прапором на древке, вы все дружно должны последовать за ним. А Истоме Ивановичу передай, что он и вся его дружина будут приняты и прощены.

— Сотник Пашков хочет захватить и привезти самого Болотникова.

— Если удастся, это будет великолепно, тогда армия вора разбежится.

— Не думаю, что это у него получится, — сказал Ляпунов. — У Болотникова такая охрана, что повяжут самого Истому.

— Ты так думаешь, Прокопий?

— А чего думать, я знаю.

— Тогда не будем рисковать, — сказал Скопин. — Скажи Истоме, пусть переходит со всей дружиной по оговоренному сигналу. А Болотников рано или поздно будет в наших руках.

Смоленская дружина под командой воеводы Полтева прибыла новью.

— Вы готовы выступить ныне же? — спросил его Скопин-Шуйский.

— Часок-другой передышки дадите, и мы будём готовы.

— Светает сейчас поздно, поэтому выступаем в темноте, после третьих петухов. Идем на Коломенское. Смоляне обступают его с полуночи, я с москвичами с полудня, а ты Ляпунов с рязанцами идешь по центру. Захара выпускай при свете дня, когда хорошо станет видно.

— А снаряд есть[42]? — спросил Полтев.

— Есть. Когда окружим Коломенское, тогда и ударим из пушек.

Ожидавшийся дружный ор московских петухов не состоялся по простой причине: они давно были съедены голодающими москвичами. Прокукарекал единственный в монастыре, сохраненный каким-то сердобольным монахом для веселения сердца. Но и этого было довольно, чтобы воинство зашевелилось, задвигалось. Заскрипели по снегу сани, зафыркали кони, забрякало оружие, взматерились ездовые.

Посланные заранее разведчики застали армию на походе, нашли Скопина:

— Князь, Болотников идет на Котлы.

— Ага. Значит, нам навстречу. Тем лучше, встретимся в поле. — Вызвав к себе Полтева, спросил: — Григорий, у тебя есть конные?

— А как же? Есть, конечно.

— Вели им обойти Котлы с востока. Когда начнется бой и воры как следует втянутся в него, вот тогда твои конные и ударят.

— А как они узнают, когда надо?

— Пусть пришлют ко мне вершнего ратника на добром коне. Я его пошлю, когда приспеет час.

Обе армии подошли к Котлам при свете дня. Рассыпавшись по снежному полю, постреливали друг в друга из пищалей, не терпя почти никакого урона от такого огня. Шмелями жужжали пули. Кому-то надо было начинать.

— Прокопий, распочни! — крикнул Скопин Ляпунову. — Пусть уводит их на правое крыло.

Пашков, получив согласие из Москвы принять его вместе с дружиной и даже обещание царя не оставить без награды, попросился у Болотникова вывести рязанцев в первую линию.

Уже ночью, по возвращении посыльного от Скопина, предупредил десятских перед самым выступлением:

— Явится перед нами вершний на белом коне и красном бешмете[43], с красным прапором[44], не вздумайте стрелять по нему. А все дружно следуем за ним.

— А кто это будет?

— Должно быть, Захар Ляпунов.

— Захарка заведет не то в мед, не то в помет, — пошутил десятник Вилкин.

— Ты, главное, спознай его.

— А кто ж его в Рязани не знает. Первый боец на кулачках, мне вот два резца высадил, паразит.

Истома Пашков не ушел от Болотникова с Ляпуновыми, хотя они и звали его. Отговаривался:

— Нет, братцы, на мне грехов как блох на собаке. Шуйский посадит в воду и прав будет. Вы ступайте, а я пока остерегусь.

На следующий же день после ухода Ляпуновых Болотников, вызвав Пашкова к себе, спросил:

— Ну а ты, Истома, чего ж остался?

— Ты что, Иван Исаевич, меня гонишь?

— Не гоню, но веры у меня вам нет.

— А как нам тебе верить, если ты нам царя не кажешь, а лишь обещаешь?

Болотников разозлился:

— Я сказал вам, что послан самим Дмитрием Ивановичем. И все.

Истома, бледнея от злости, огрызнулся:

— А мы посланы Рязанью к нему, а не к тебе.

Болотников ожег Пашкова недобрым взглядом и, помолчав, сказал:

— Ладно, на первый раз прощаю тебя, дурака. Ныне ж отправишься в Путивль к князю Шаховскому с моей грамотой.

— Что, нельзя кого из рядовых послать? — попытался отговориться Истома, понимая, что Болотников хочет унизить его сим поручением.

— Нельзя, — решительно отрезал Болотников. — Поручение важное, и доверить кому попадя не могу. Повезешь ты, ступай, готовь коня, Ермолай пока грамоту накатает.

«На первый раз прощает, — думал Истома, возвращаясь к своей дружине. — Скоко уж этих первых разов было? Ляпуновы не выдержали, а теперь мне у него на посылках быть. Мне у холопа? Шалишь, Ваня, и терпеть от тебя «дурака» я уж не стану».

Вилкин, узнав о разговоре Пашкова с Болотниковым и данном поручении, вдруг сказал уверенно:

— Ох, Истома, а не повезешь ли ты к Шаховскому свой смертный приговор? А?

— Ты думаешь, что…

— Да, да, брат, вы поцапались, сам говоришь, волком глянул на тебя. Убивать тебя здесь опасно, рязанцы взбунтуются. Напишет Шаховскому в грамоте, мол, придуши подателя. И все. Тебе карачун.