Скопус. Антология поэзии и прозы

Забили барабаны, заиграли рога — это князь приказал трубить общий сбор. Выступив перед воинами с краткой речью, в которой заявил, что война, не успев начаться, уже завершилась, враг потерпел полное поражение, и остается только подобрать каждому свою долю добычи, он разделил войско пополам, командование одной его частью взял на себя, другую же разбил на множество мелких групп, поставив во главе каждой проверенных людей, снискавших себе заслуженную славу. Дав этим последним все необходимые указания и посоветовав захватить с собой побольше пакли, князь впереди основных сил двинулся к лесу, где находился некогда могущественный, а ныне поверженный, хотя и ни о чем не подозревавший, противник. Окружить лес кольцом и сдавливать его со всех сторон, покуда враг не задохнется — эти мечты князя-отца, наконец, дождались своего часа. Как и предполагал юный князь, им не повстречался ни один лесной житель, даже снайперы — и те не тревожили княжеских воинов на пути к их заветной цели. И вот она, наконец, опушка в глубине леса, посреди ее огромной черной пастью зияет вход в нору. Князь сел на краю ее и принялся болтать ногами, как бы олицетворяя собой всю прелесть беззаботной жизни. Так проходит несколько часов. Постепенно под землей начинается глухой невнятный шум — на губах у князя заиграла улыбка — шум усиливается настолько, что становятся различимы отдельные голоса — нет, они еще неблизко, просто эхо доносит крики ужаса. На всякий случай князь встает и отходит на несколько шагов. Приказ по армии: не проливать напрасно крови, первыми не нападать. Из ямы уже раздаются не крики, а вой. Вот-вот появятся первые головы. И они появились, появились и мгновенно исчезли — разведка. И тут князь закричал: «Люди Лесного Кабана, передайте вашему вождю, что я желаю с ним говорить. Пусть без страха приблизится на расстояние, доступное моему голосу». Наступила тишина. Князь помолчал некоторое время и затем спросил: «Пришел ли ты, Лесной Кабан, отважный и смелый боец? Слышишь ли ты меня?» Ответ последовал не сразу, да и никто и не ожидал от кабана, что он тут же отзовется. Это противоречило бы уже тогда сделавшимся традиционными представлениям о «тяжкой минуте полководца». По соблюдении этой минуты Кабан отозвался, и князь начал: «Лесной вождь, ты силен, храбр и верил в свое счастье. Оно тебе изменило — смирись. Это первое и самое главное из того, что я собираюсь тебе сказать, и, если хочешь — это мое условие. Ты его принимаешь?» Еще одна «тяжкая минута», и из норы доносится пересохшее «да». «В таком случае, я продолжаю. Тобой прорыт целый лабиринт под землей — с одним большим входом и уймой выходов. Ты думал завлечь меня туда, рассчитывал, что рыцарство рано или поздно во мне возьмет верх над осторожностью, и тогда в пылу погони я, наконец, вступлю на гибельную стезю. Когда-нибудь потомки выведут закон, по которому причина возникновения войны в то же время является и причиной поражения в ней одной из сторон. Почему столько веков между тобой и мной ведется война? Потому лишь, что ты страдал под бременем своих лесных комплексов, считал себя пасынком судьбы, обреченным на прозябание в норе, тогда как я, любимчик, каждое утро мог просыпаться в хоромах, весь исполненный благородного достоинства — ни дать ни взять — благополучный и законный правитель острова в глазах всего света. Отсюда и стратегия твоя — порочная, сплошь построенная на сладком видении, что постоянно мерещится „более достойному, но несправедливо обделенному“: хлыщ верхом на коне, ослепленный любовью к собственному отражению, во главе тысячи белоручек врывается в лес, устремляется в нору, уже высмеивает трусость противника и — западня захлопывается, долгожданный миг кабаньего торжества наступает… А теперь о моей стратегии. В основе ее лежит глубоко противное тебе убеждение, что враг и злодей отнюдь не синонимы и уж тем более — друг и добродетельный человек. Если для тебя грязные ногти и дурно пахнущая кожа являлись надежной гарантией верности, то я только по этому признаку не взялся бы утверждать, что тот или иной из твоих людей тебя не предаст. Как оказалось, из нас двоих прав был я. Ближайший твой соратник тебе изменил, не будем вдаваться в причины предательства, подкуп ли подейстовал, или у грязнолапого были убеждения. Не это важно, а то, что план лабиринта сделался мне известен. Мои люди блокировали все выходы и, чтобы мы с тобой не разминулись, все, кроме одного, забили паклей и подожгли.

И вот отныне я нарекаю себя королем, а владения свои, весь остров и омывающие его воды расстоянием в двенадцать миль от берега, королевством. Это будет первое в Европе островное королевство и первое в мире христианское островное королевство. Ибо уже отправлены послы в далекий город Рим с тем, чтобы объявить там господину Папе о горячем желании нового островного короля примкнуть к пастве его под именем Мария I.

Твоя же участь, Лесной Кабан, мною еще не определена, будем надеяться, однако, что я тебя пощажу».