Скопус. Антология поэзии и прозы

— Не плачь, Коленька. Сейчас кончим с Милочкой, потом с тобой побеседуем.

Увидел в углу Мишка девочку с бантиком красным в волосах.

— А платки мама с фабрики приносит или сама шьет?

— Сама, — сказала Милочка. — У нас дома машина швейная.

Раскололась, понял Мишка. Новенькая, видать. Ни разу не встречал ее на базаре. Да, посиди она с Мишкой пару раз, он натаскал бы ее, как вести себя на допросах. Что же, в тюрьме уже обучать придется. На бандитку выучится. Он Жакипова придет убивать, а она — Любу Степановну.

Тут приоткрылась чуточку дверь. Увидел Мишка маклера Акбар-ака: полбороды и один глаз. Подмигнул глаз Мишке и исчез. Потом показалась рука и пальцем поманила кого-то. Лейтенант Жакипов вышел.

— А папа ваш где работает, Милочка?

— Нет у нас папки, не помню его. — И Милочка совсем разрыдалась, а Люба Степановна стала писать в журнал и утешать.

— Девочка ты вон какая большая. Не надо плакать. В каком классе ты учишься, в какой школе?

И Мишку про школу спросят, конечно. Про школу он все расскажет. Пусть знают, как учился Мишка, какой отличник был. Уроки ночами делал, к красивой жизни шел. Пусть стыдно им станет, что загубили правильного человека, пусть сообщат директору, учителям и этим маменькиным сыночкам. Эх-ма, что говорить, все пропало!

В комнату снова вошел Жакипов, стал шептаться с Любой Степановной. Потом взял Мишку и сумку его и вывел на скотный двор. Там стоял Акбар-ака. Жакипов передал ему сумку, передал Мишку и ушел. Тут же подлетел отец.

— Ну что? Жакипов что говорит? Сколько?

— Иди домой, — улыбнулся Акбар-ака. — Потом рассчитаешься, хватит вам на сегодня.

Отец прижал к себе Мишку, и пошли они через весь базар к трамваю.

— Мечтаешь, ворон ловишь. Я-то думал с серьезным человеком дело имею.

— А ты не ругай меня, — отвечал со слезами в голосе Мишка. — Посади лучше возле столовой. Там народу много, неприметней.

— Хорошо, подумаю, — гладил его отец по голове. — Домой поехали, плохая торговля была, скажем матери.

Даже матери не расскажешь, чтоб пожалела. Врать надо.

Боксерская поляна

Тут я, евреи, с притчи одной хочу начать: с какого конца тут ни начни, — все равно мне этой притчи о рыбке не миновать.

Итак, жила-была, как говорится, одна маленькая рыбка, и все она истину по миру искала. И услыхала однажды, что жить могут рыбы исключительно в воде, без воды, дескать, сразу им смерть наступит. И с тех пор крепко наша рыбка задумалась: а что же такое вода? Существует ли это на свете? А если да, то где же? И у кого бы она это ни спрашивала — никто ей толком не мог ответить. В конце концов посоветовали спросить у одной древней и умной рыбы, что обитает в мрачных пучинах океана. Приплыла к ней рыбка, и та ей говорит: «Вода — это вода, это то, что всегда вокруг нас, чем мы дышим и существуем…»

Вот и вся притча, евреи, а теперь поехали дальше.

Стою я как-то на Пушкинской, возле почтамта, жду четвертый номер автобуса, тот, что следует в сторону сквера Революции. А голова у меня полна Израилем.

Стою, значит, на остановке, постигаю август, последний мой август в этой стране: счастливый, понятливый, очень такой задумчивый. Лицо мне овевает прохладный ветерок, на асфальте тени карагачей лежат. Вы ведь знаете, что с человеком происходит, когда входит в него Израиль. Тут и спрашивать тебя не надо: есть Бог на свете, или нету Его? Вместе с Израилем и истина в тебя эта входит. Тут ты, точно рыбка та самая маленькая, сразу видеть начинаешь, чем дышишь и существуешь. Ну и воспринимаешь все совершенно иначе…

Подходит мой автобус, как и положено, — битком набитый публикой.

Все кидаются к задней двери, очень такие шустрые.

«Да, — говорю я себе. — так ты, брат, не уедешь!» И я захожу в автобус с передней площадки. Захожу, достаю пятачок из кармана и прошу передать кондуктору.

И вдруг через всю эту сельдь в бочке, через головы и фуражки, различаю на том конце Семеныча! А он тоже меня заметил, тоже весь встрепенулся, бедный.

— Давай сюда, — замахал я ему. — Сюда пробирайся, тут у меня свободней!

А сам замечаю: лицо у него какое-то новое, не такое, просветленное, что ли! Сразу мне это в глаза бросилось, понравилось сразу. Шесть лет человека не видел, как же он хорошо изменился! И радуюсь потихоньку, как дурачок: неужто и он стал видеть воду вокруг себя? Воду и Бога!? Ну просто бери да посылай человека тут же в Израиль!

Что ни говорите, евреи, а милостив Бог был со мной: со всеми дал свидеться напоследок, попрощаться. Слово сказать сердечное. Казалось бы, канули дорогие друзья в небытие, давно разъехались каждый в свою судьбу и сторону, и больше никогда тебе не увидеть этих людей, прошедших некогда через прошлое. Ан нет, и Генка Белов напоследок точно с неба свалился, и Селика Адамова повстречал, и Галочку Яниховскую, и даже Валерию Павловну, первую учительницу свою. Сто лет не встречал старушку, а тут возьми она да появись! И вовсе не чирикал я на каждой крыше, что в Израиль уезжаю, а так получалось, будто сама рука судьбы добрая приводила их ко мне. Так вот и Шурик Семенов возник в автобусе…