Скорбящая вдова

– Я дочь духовная…

– А много ль дашь?

– По совести возьми, сколь надобно.

– Сё, пять рублев?

– Добро, впускай!

Стрелец ключами брякнул, с испугу зашептал:

– Ужели Бог послал?.. Ужель мя, грешного, услышал?!. Входи же, госпожа!

Боярыня вошла – он отступил, десницей заслонился. Наряд ее слепил! Белее белого одежды, каменья, жемчуга… Ох, мало попросил! Сия жена богата, поболее в дала! Хоть сотню златом! Одно оплечье в самоцветах стоит тыщу! Ох, прогадал! Ну что се – пять рублев?!

Она ж монеты отсчитала и подала.

– Где узник?

– В яме земляной…

– Как же сойду туда?

Стрелец бердыш отставил и лестницу принес.

– Вот, госпожа, ступай!

В кромешной тьме, на ощупь, она на дно спустилась и, руки выставив, пошла. Тем часом караульщик достал из ямы лестницу и сел на край.

– Ужо мне будет сто рублев!

– Ты где, отец духовный? – окликнула она. – Не вижу ничего… В сей скверной яме ровно в преисподне…

– Ступай на звон, се слышишь? Бубенцы! – распоп потряс цепями. – Сей звук мне люб, и мнится мне дорога…

Боярыня к цепям припала, и слезы брызнули.

– Где встретиться пришлось…

– Я слышал, со стрельцом не торговалась. Знать, в тоске твое сердечко. Здорова ли была?

– Здорова, батюшка-страдалец. Молитвами твоими…

– А двор твой? Ладно ль все?

– Все ладно, страстотерпец, благодарствую, – она цепей не выпускала. – Ты, отче, как? Не чаяла и свидеться… А свиделись – ты уж в цепях, и в яме земляной! Сегодня токмо я прознала, ты привезен в Боровск!.. И в тот же миг помчалась… Отче! Прости великодушно, коль я обидела тебя при расставании, в прошлый раз.

Облобызала цепи и затихла.

– Прощаю, что уж поминать… А ты же кайся, кайся! Я слушаю!

– Меня обуяла гордыня… И ныне у ног твоих валяюсь – прости.

– Господь всех нас простит…

Боярыня опомнилась и вынула кошель.

– Вот, на, возьми! Тебе в дорогу страстную лишь семь рублей дала, а ныне привезла три ста! Возьми, тебе сгодятся! Не скупость се была – гордыня! Но я исторгла из души!..

– Сие мне лепо слышать! – распоп привстал. – Молитвами моими да волей Господа душа твоя прозрела… Но денег не давай. Оставь себе, ведь я не нищий. Да и привык перебиваться. Раздай просящим, им нужнее. А то приедешь вдругорядь и стражника подкупишь. Я рад и без гроша! Добро, что навестила…

– За что же в цепи заковали и в яме держат?

– На все Господня воля, дочь… Я вот в цепях, а ты – в одеждах черных, словно послушница или черница. Сие похвально, и на душе легко.

– Нет, батюшка, – сказала ласково. – На мне одежды белы. В твоем узилище темно. Тебе привиделось…

– Да, слава Богу, к темноте привык. И зрю воочию: одежды черны! Скорбя по участи моей, облегчила мои страданья и муки разделила. Земной поклон тебе!

– Господь с тобой, да не ослеп ли, отче? И в темноте се видно – одежды белы. Да вот же, на, позри! Се мой наряд венчальный!

Раслоп вдруг на колена встал и в ноги поклонился, бренча цепями.

– Возрадовался я! Се молвит дщерь моя!.. Неужто долгою была разлука? Ты мудрость обрела, и ныне слово твое лепо.

– Да что ты, отче, встань!

– Наряд венчальный, черный… Се истина! Слепой лишь видит черными одежды на чернице. А в самом деле, белы они и чисты, аки снег! Смотри ж, носи их бережно, чтобы представ пред Женихом своим, егда наступит час, могла сказать, как мне – одежды белы! Душа моя чиста!

Боярыня смешалась и тоже встала на колени.

– Послушай, отче Аввакум! Я ехала к тебе просить прощенья… Нет! Нет! Благословения просить! И потому одежды белы…

– Ну, так проси!..

– Прости, духовник, я грешна! Не в силах более терпеть страданья и слушать не голос Господа в душе, но плоти крик! Избавиться желаю от сего порока! Хочу невестою назваться! Благослови на брак! Нет, не спеши свой гнев обрушить на главу мою! Благослови на тайный брак! Чтоб в мире сем о браке знали я, мой князь и ты, отец духовный. Да матери Мелании наставник, поп Досифей. Я попрошу – он обвенчает.

Распоп вдруг прослезился и сделался смиренным.

– Мне любы твои речи, дочь, поскольку к слову мудрому я с юности питал любовь. Красны твои слова, достойно на бумаге начертать, чтоб всякий, вновь открывший книгу, прочел бы их и умилился. Невеста – се черница, жених – Христос сладчайший, Любовь к Нему не ведает ни страсти, ни печали, а токмо радость. А браком от веку считался святой постриг. Мне муки не страшны, коль ты душою вызрела для подвига сего! Благославляю, дочь моя!

– Да он меня не слышит! – боярыня отпрянула, взмолилась. – О, Господи! Открой же ему слух! Отверзни очи!

– И мудрость, голубица, в том, что тщишься ты о тайном браке! – меж тем вещал распоп. – Я зрю в сем промысел Господний! Он озарил твой разум! Ибо явный иноческий сан закроет ко двору дорогу, оставив путь один – в обитель. Постригшись тайно, ты будешь при дворе, а царь оженится, в наперсницы Наталье поди служить. Чини забавы с ней и на моленья езди да слушай речи и слова, что говорят округ. А то сама отай спроси, куда Приданое услали. Не брезгуй, кротостью прельщай бояр, вельмож, к казне причастных, им все известно.

– Не слышит, Господи! О чем толкует он? Кому пророчит иноческий сан?! Молю, благослови же под венец!!!