Скорбящая вдова

В сей миг же вкупе с дымом дух мерзкий просочился, зловонье тлена заполонило весь дом.

Она зажала нос.

– Помилуй, Боже! То ль чудится, то ль в самом деле! Дух смрадный слышу я. Нечистым пахнет! Меланью попрошу, пусть кликнет Досифея. Он терем освятит… Или в сей час сама!

Схватила ковш и расплескала мед по всем углам. Остатки выпила, и в тот же миг почуялся дух трав, как будто знойным летом, и пчелки зажужжали на цветах.

– Ну, вот и благодать спустилась, – и снова к образам. – Мне ведомо, коль в сердце есть любовь, какою в ни была она, к Тебе ли, к мужу, сыну – все от Тебя. Но ежели Твоя, то отчего она мне ровно цепь на вые?.. Спасенья нет! Тяжелый камень на душе. Несу его, куда в ни шла. Пред Тобой ли преклоняюсь, во царских сенях ли стою – со мной повсюду сие бремя. Днем легче ноша, но лишь ночь придет – и в кровь персты. Возможно ли, чтобы любовью душа омрачена была? – боярыня затихла и прислушалась. – Нет! Невозможно! О, Боже правый! Нет сил для покаянья!.. Что там за дверью? Будто бы шаги… Ужели он идет? Мой утешитель, мой истинный духовный пастырь, мой лада – князь! Прости меня, Господь, но Аввакум!.. Утешит ли он боль мою, умерит ли мученья, егда душа его во гневе, в страсти полыхает? Егда неведомы ему земные муки, вдовьи слезы и хладная постель?.. А князь едва войдет – и уж парит душа! О, Матерь Пресвятая, одна меня поймешь… Не Ты ль сподобила его явиться? Я слышу, он идет, и близко! Сейчас откроет дверь… О, Господи! Прости и укрепи меня!

Вот постучали, но будто в в сердце – захолодела грудь, а разум встрепенулся.

– Кто там еще? – однако же спросила. – Я всех разогнала…

Дверь распахнулась, и огоньки свечей вдруг разом поклонились и многие погасли, дух тленный испустив.

– Кого и ждать устала!

Боярин был в опочивальне, но шапки не сломал. Ну что тебе татарин, стоял, будто на ярмарке и предлагал товар. Ослабли и обвисли руки…

– Се верно, ждать устала…

Он на колено встал и, подняв край сорочки, прижал к устам.

– Да пробил час, и я у ног твоих.

– Светлейший мой… Но что же лик твой темен?.. Встань, к свету подойди. Дай мне позреть тебя.

К иконам подвела, где свечи теплились, мигая, и вдруг увидела – на ногу припадает.

– Что же стряслось с тобой? И отчего хромаешь?

– В походе ранен был, на бранном поле, – скороговоркой молвил князь. – Поганый лях достал копьем… Ах, государыня моя! Я изболелся, но более душою!

Лед в сердце чуть растаял, боярыня вся сжалась – сейчас обнимет, лобызать начнет, как было прежде, и в миг счастливый сей не станет бренной плоти, лишь вечная душа, как птица, воспарит!

Однако же боярин вновь на колено встал и руки вскинул, будто пред иконой.

– Я весь пылаю от любви и страсти! И сей минутой бредил ежечасно, когда сражался с супостатом, и имя повторял, будто молитву. О, государыня! Дозволь слегка лишь прикоснуться!

И снова к подолу сорочки…

Она отпрянула, смутилась.

– Да ты манерный стал, ну ровно немец. И красноречие твое мне незнакомо… Кто обучил тебя обычаю чужому? Не паночки ли польские, егда ты бился с панами?

Боярин подскочил, хотел обнять – она же увернулась.

– Поверь, я от любви сгораю! Любовь моя – порука. Я верен был тебе!

– Не вижу, чтоб сгорал. Позри в зерцало – бледный! И очи тусклые… Ну а кафтан? Велик и весь засален. Уж не с плеча ль чужого снял?.. Постой-ка, князь, а ты не пьян?

– Я пьян? Помилуй! Много дней не пил, не ел, свиданья ожидая! А ежели и пьян, то от любви! Довольно ж, государыня! Не мучай более, отдайся!

Она лишь рассмеялась.

– А ты возьми! Я вся тут, пред тобою!

– Возьму, в сей час возьму!

Затеялась игра… Боярыня смеялась и дразнила, а он ловил ее в опочивальне, да где ж поймать, коли хромой? То всюду натыкался, то падал и кричал:

– Позволь! Копьем я уязвлен! Как мне с тобой тягаться? Отдайся же в полон, как прежде отдавалась!

– То было прежде – ныне же не дамся! – в лицо ему смеялась и убегала. – Ты завоюй меня! Ведь воевал поляков? Где меч твой, обоюдоострый? Где стрелки легкие, чтоб сердце мне пронзили?

– Но я пищалью воевал!

– Пищалью каждый сможет! – воскликнула она и словно протрезвела, вложив сердечный лед суть в слово. – Скажи-ка, князь, как ты прошел ко мне? И кто тебя впустил?

Боярин пал на ложе, отдышался и потер колено.

– Ты ведь ждала меня, разогнала домашних… Все расползлись по норам и углам. И носа высунуть не смеют… Болит колено!

– К непогоде.

– Ну, поврачуй меня… Как нищих врачевала. Довольно, чтоб десницею коснулась, и рана заживет.

– А где твоя целительная сила? Отчего сердечко ледяное, коль ты в опочивальне?.. Ведь ране врачевал одним лишь стуком в дверь или в окно! Иль даже звуком дудки.

Он возопил, катаясь и стеная.

– О, рана! Как она болит!.. Неужто мне судьба скончать свой век, едва тебя позрев? Я так к тебе стремился, чтоб вместе нам испить… Испить до дна сей рог любви… Неужто не успеем, хотя бы пригубить?! Я умираю…

– Ах, если в от любви!..

– Не разбивай мне сердца, – призывно зашептал. – Ступай ко мне, простимся. Ну? Ступай, ступай же. Я обниму тебя и ты забудешь свою вдовью долю… Ужель забыла, как сладко ты спала в моих объятьях?