Скорбная братия. Драма в пяти актах

Сахаров. К чему такое отречение, Виктор, я не понимаю. Мы – твои ученики, мы будем продолжать твое дело.

Подуруев. Да, душа, ты завещал нам идеалы… Как же нам не запить теперь с горя… коли ты не хочешь поддержать своих учеников!

Кленин. Полно, юноша!.. Вы посмотрите-ка, братцы, что наука начертала вон на этих черных досках: у меня alcoholismus chronicus! Там (указывает на кровать Элеонского) alcoholismus acutus!

Сахаров (наклоняется к нему). Как, я думаю, приятно лежать с ним!

Кленин. Очень приятно. Об этом после, душа моя… Так вы видите надписи?

Подуруев. Видим и разумеем.

Кленин. Глубокий смысл проявляют оне. У меня застарелый нравственный недуг, у него – взрыв душевного негодования!.. Фарисейские моралисты скажут про нас: поделом им, пьяницам, беспутным шатунам! И в самом деле, что мы приведем в свое оправдание, если нас представить в полицию? Там не станешь толковать об страстях и сердечных язвах да об гнете неумолкаемых дум!.. Поймали с поличным, и кончен бал! И больничной науке нет дела, написала alcoholismus chronicus{95} над сочинителем Клениным, и alcoholismus acutus{96} над сочинителем Элеонским, и права! Спасибо ей за то, что хочет лечить нас, дает хоть микстурки, какие ни на есть. А кто поставит душевную диагнозу?! Кто скажет человечное слово про беспутных шатунов? Вот он да ты, да ты… да и обчелся! Да и то больше по мягкости, чем по разумению!.. Не обижайтесь!.. А глядишь, вся Русь, вся, вся топит в том же пойле свою немощь!.. Только в простом человеке не наделать змее-тоске таких язв, как в нашей братии, промышляющей душевными криками!..

Гудзенко. Грех тебе, друг! Кто же больше понимает тебя, как мы!

Подуруев. Обидел ты нас, обидел!

Сахаров. Перестань, Виктор, говорить в этом тоне, когда ты один в силах поддержать наш кружок!

Кленин. Кружок!.. Гамлет Щигровского уезда{97} предал его анафеме. А я скажу: кружок хорош только, когда валяешься в больнице, вот как я теперь, и придут добрые ребята покалякать с тобой. Помню я из Овидия стих, азбучное изречение, а должно быть верно:

Donec eris felix, multos numerabis amicos!{98}

Слава Богу! Для меня оно неверно! На что уж пришибен, а приятели есть, пришли покалякать… И я вам, друзья, скажу вот на этой больничной койке, как старикашка Лир Корделии:

Don't mock me, don't laugh at me!{99}

Не издевайтесь надо мной. Видите, какой я неисправимый сочинитель, даже на смертном, так сказать, одре, и то не оставил замашки цитировать!.. Рукомесло-то что значит!

Гудзенко. Наше приятельство, друг, не на один час…

Кленин. Эх, добросердый хлопче! Я разве жалуюсь! Есть десятки из пишущей-то братии, валяются в чахотках да в разных лихих болестях, и ни одна собака не заглянет!.. А все, по душе сказать, как останешься один и приходят тебе на ум вот эти слова:

И с каждым днем окружена тесней,
Затеряна его могила.
И память благодарная друзей
Дороги к ней не проторила!{100}

Стихи не мои. Сами знаете! А кого тут забыли?.. Не меня, заурядного болтуна, а великую душу!.. Помню ее, эту наивную вдохновенную натуру! Слушал и я эту горячую, нервную речь, ходил и я на могилу Виссариона Белинского!.. А потом забыл! Значит, сугубо достоин забвения! Кто поставил над ним памятник, чья любовь, чьи молитвы и благословения?! До сих пор толпа грошовых борзописцев питаются крохами с этой богатой трапезы, а ни один не даст полушки медной в память уже оплеванного учителя!..

Подуруев. Что ты, душа, панихиду-то себе поешь!.. Ты меня настрой получше, я тебе вакхическую штуку такую изображу, что мертвые воскреснут!

Кленин. Не моги сочинять эпитафии надо мной! Боже тебя сохрани! Простой белый крест, и больше ничего! Моя эпитафия со мной умрет (приподнимается на кровати):

Волшебный луч (и проч.

){101}

XVI

Элеонский (входит при последних словах и прерывает декламацию Кленина).

То сердце не научится любить,
Которое устало ненавидеть!{102}

Кленин (порывисто). Нет, Элеонский! Конец не нужно! Не хочу я ненавидеть!..

Элеонский. Ты не хочешь, да я хочу, брат!

Кленин. Ты, быть может, да и то, правда ли? Вот смотри, мы встретились с тобой, как враги, и нет в нас злобы! Братцы, вы видите, мы приятели! Вас это поражает, быть может? Перед вами здесь, в этой камере два лагеря мысли, слова и симпатий – я перехожу эту пропасть, подаю ему руку, и говорю вам, что он мне так же близок, как и вы! Да!.. Не возмущайтесь, а любите, и вы поймете, что враждовать нечего, а надо смириться!..

Элеонский. Не предо мной ли уж, барин!